Драмы
Шрифт:
Леди Гамильтон (с той же улыбкой). И, кажется, лорд Нельсон не жалеет об этом. Хотите, я буду и вашим добрым ангелом?
Ушаков (холодно кланяется). Для меня слишком большая честь, сударыня.
Пауза. Леди Гамильтон медленно идет к выходу. Нельсон, нахмурясь, провожает ее, Ушаков и Метакса остаются вдвоем, переглядываются.
Метакса (вполголоса). Как он не хочет пускать вас к Мальте! Как он боится вашего флага над Римом!
Ушаков.
Возвращается Нельсон, останавливается в дверях незамеченный.
Есть время казнить сочинителя за песенку, и нет времени воевать с французскими кораблями, шедшими к Генуе, когда на Геную наступал Суворов...
Нельсон (холодно). Неправда, адмирал! Я казню бунтовщиков, но я не пропускал французов к Генуе!
Ушаков (так же холодно). Лгать — не в обычае моем, милорд!
Метакса. Прошу позволенья покинуть салон, господин адмирал!
Ушаков кивает. Метакса уходит. Пауза. С набережной доносится новый крик.
Ушаков. Милорд, доколе звенеть в ушах будут сии душераздирающие вопли?
Нельсон угрюмо молчит.
(Резко). Адмирал! У моряков всего света — один свод сигналов! Мы одни — и вон дипломатию! Скажу вам правду нещадную, как моряк моряку! Разве не пропустили вы морскою дорогою французов на подмогу Генуе, осажденной Суворовым с суши? Не потому ли дали вы «добро» кораблям французским, что самая мысль о занятии Суворовым Генуи была нестерпима вам столь же, сколь нестерпимо представить флаг Ушакова на Мальте?! Да-да, сударь, я скажу вам всё! Пригоже ли воинам, подписавшим дружественный контакт, засылать лазутчиков к союзникам своим?
Нельсон. Но...
Ушаков. Так было на Корфу, милорд! Пригоже ли вести тайный от союзника переговор?
Нельсон. Неведомо, о чем толкуете вы...
Ушаков. О генерале Шампионе, обороняющем Рим! Как! Переговоры ваши с сим общим неприятелем нашим ведомы мне и не ведомы вам? Бесподобно!
Нельсон молчит.
Но это отнюдь не всё, милорд. К чему позволяете вы, милорд, омрачать победу союзных войск насилиями и дьявольскими пытками? Кто дал вам право и уверенность, милорд, бросать в костры и вешать на фонарях прощенных? Расстреливать отдавших шпаги добровольно?
Нельсон (хрипло). Я действую именем своего короля! Именем Англии!
Ушаков (подходит к окну, прислушивается. Задумчиво). Явиться в чужую страну и воевать с пленными и сочинителями — именем Англии?
Нельсон. Сударь, вы забываетесь!
Ушаков (так же задумчиво, словно бы разговаривая с самим собой). Кичиться законностью и правомерностью островов своих, но всюду чинить беззаконие, струить кровь, поощрять злодейство черное — именем Англии! Подумайте, милорд, подумайте, ежели любите Англию, как истинный сын отечества, жаркой сыновней любовию! Не оскорблением ли отчизны своей покажутся вам сии поступки? Подумайте, милорд.
Нельсон (шепчет). Вы! Кто дал вам право так говорить с Нельсоном?
Ушаков. Ваша рука — вы потеряли ее в бою!
Нельсон. Остановитесь!
Ушаков. Ваш глаз — вы лишились его в сражении.
Нельсон. Остановитесь, я вам говорю!
Ушаков. Ваша совесть солдата — ее не в силах задушить придворные куклы.
Нельсон. Молчите — или я...
Ушаков. Бесстрашный Нельсон — пугается истины! Да, истина страшнее смерти.
Нельсон. Говорите, говорите!
Стук в дверь.
Черт бы вас всех забрал в преисподнюю! (Ушакову). Говорите!
Пауза. Чуть приоткрывается дверь. У двери — Уорд и леди Гамильтон.
Ушаков (подходит к Нельсону вплотную). Обещайте воевать совместно не токмо в договорах! Обещайте занимать города, как и подобает союзникам, равными силами! Суворов воюет супротив превосходящего противника. Не пускайте к противнику свежую подмогу — римский гарнизон! Дайте генеральное прощенье республиканцам! Помилуйте сочинителя! Будем честны друг с другом, Нельсон, яко союзники, яко воины, яко моряки! И тогда — вот моя рука!
Уорд (шепотом, леди Гамильтон). Прекратите!
Нельсон смотрит на Ушакова долгим взглядом.
Ушаков (повторяет, как клятву). Яко союзники, яко воины, яко моряки!
Леди Гамильтон подходит к Нельсону. Он смотрит на нее бессмысленным взглядом, встряхивая головой, будто освобождаясь от навязчивого сновидения. Пауза.
Нельсон (холодно). Сэр, я восхищен величием ваших талан. тов, благородством ваших чувств и смелостью замыслов.
Ушаков (холодно). Я безмерно счастлив и горд похвалой вашей и лестным благоприятствием вашим.
Склоняются друг перед другом в официальном и учтивом поклоне, словно ничего не произошло между ними, словно не было этого разговора, столь не соответствующего принятым правилам. Гаснет свет. Освещается набережная. Предрассветный туман. В глубине набережной крадутся к смутно чернеющему погребу Васильев, Пирожков, Гордиенко, Лепехин-сын. Чей-то голос из темноты окликает их по-английски.
Васильев (шепотом). Чшш...
Все затаились. Оклик повторяется дважды.
Часового!
Пирожков (подходя к погребу). Чего шумишь? (Молниеносным движением выбивает ружье из рук появившегося часового, схватывает часового в охапку).
Лепехин-сын затыкает ему рот кляпом.
Аккуратней с ним, Лепехин, — союзник.
Гордиенко. Будя, говорю. Задохнется!