Дразнилки
Шрифт:
– Мы рядом, – сказал Выхин.
Он вспомнил: из пещеры был слышен шум реки. Подошел ближе, уставился на прозрачную воду, разглядывая мелкие камешки, перекатывающиеся по дну. Здесь было не прохладно, а зябко. Февральский морозец пробился через двадцать лет, чтобы охладить разгоряченные мысли. На лбу проступила испарина.
Ноги сами повели вдоль берега по чавкающей глине и гальке.
– Твоя мама подстроила мой приезд, да? – спросил Выхин у Ленки. – Они с братом ждали, когда я приеду. Потому что только я знаю, где находится кенотаф.
– Ты тоже сосуд. У тебя в голове
– Иван Борисыча убила твоя мама?
– Наверное, нет. Наверное, Андрей, – Ленка ответила неуверенно. – Моя мама сбрендила, но не до такой степени. Брат убедил её, что ты знаешь дорогу к кенотафу, а кенотаф вернет его к жизни. Это всё, что ей нужно. Чтобы он жил. А убивать… вряд ли. Тогда бы она убила и тебя тоже.
– Но она меня использовала. Тащила в санаторий, потом в лес… чтобы я вспомнил дорогу. Ей нужно было вернуть прошлое.
– Ты все верно угадал, хороший мальчик, – хмыкнула Ленка. – Теперь верни прошлое для меня, хорошо?
– Откуда мне знать, что ты не заодно с Аллой и Капустиным? Вдруг это часть вашего плана. Мы с тобой были на кладбище…
Ленка пожала плечами:
– Я тоже хочу жить, Выхин. А еще хочу этим тварям, раз уж подвернулась такая возможность.
И ведь не поспоришь.
Он свернул от реки и углубился в густой лес, твердо вышагивая по тропам, о которых и сам не ведал. Зато ведало его тело. Прохлада сменилась густой духотой, как в сауне. Казалось, от земли поднимался пар, из-за которого Выхин пропотел насквозь и с трудом дышал. Он то и дело поглядывал на Ленку, никак не мог взять в толк, верить рассказанному ею или нет. А с другой стороны – был ли у него иной выход? Сбежать уже поздно. Оставалось идти мимо бесконечных деревьев и кустарников, отдирать от лица липучую паутину, отмахиваться от комаров и мошек, давить ногами влажные кочки. Только вперед, на интуиции и страхе.
Выхин остановился минут через двадцать, устало растирая лицо ладонями. В горле пересохло. Сощурился от яркого солнца, которое нетерпеливо выскочило из-за макушек деревьев.
– Я нашел, – сказал он, глубоко вздохнув. От волнения задрожало что-то внутри, желудок сжался. – Вон, кенотаф. Во всей, мать его красе.
2.
Вдалеке над деревьями накренилась, как прохудившаяся Пизанская башня, старая ржавая электровышка. А за ней – горы, упирающиеся снежными макушками в небосвод. Сейчас, под облепившей кожу жарой, Выхин чувствовал острое желание добраться до этих гор, утопить лицо в снегу, охладиться. Чтоб от тела неизменно пошел трескучий пар, чтоб стало хорошо. В горах никто бы его не искал и не догонял. Каждому человеку нужно такое место, чтобы чувствовать себя совершенно и безмятежно спокойным.
Потом он опустил взгляд, нащупал среди кустов и густых изумрудных зарослей травы с лопухами
– Я не вижу, – пробормотала Ленка, хмуро осматривая поляну.
– Вон же. Пойдём.
Никто не находит кенотаф просто так.
Выхин взял Ленку за руку – а ведь ладошка ледяная, неживая – и повел сквозь высокую траву к овальному холму. Остановился в полуметре, показал. Ленка охнула то ли от удивления, то ли от испуга – кто ж её разберет? – и теперь уже осторожно подошла сама, присела перед лазом на корточки.
Ничего не изменилось, отметил Выхин. Комья грязи и камешки, высохшие корешки, а нутро заполнено чернотой – клубящейся и живой. Интересно, сможет ли туда пролезть большой взрослый мужчина? А что, если застрянет, как Винни-Пух? Так и умрет, болтая торчащими ногами.
Но это была шальная, детская мысль. На самом же деле Выхина охватило будоражащее предчувствие. Будто он пришел в место, где его ждали, где он хотел побывать много лет, да всё никак не добирался. То работа, то путешествия, знаете ли, то бегство от монстров из прошлого…
Выхин заглянул в черноту и естественно ничего в ней не разглядел. Подковырнул из грязи крохотный осколок камня, повертел в руке. На осколке едва заметной щербинкой тянулся узор. Он не светился, не был холодным. Выхин осторожно бросил его в отверстие и успел сосчитать до трёх, прежде чем услышал едва заметный шорох.
– Я спущусь первым, – решил он. – Мало ли что.
Ленка не возражала. Выражение лица её стало напряженным, сосредоточенным. Сняв с плеч рюкзак, она мяла пальцами пластиковый язычок молнии, словно размышляла, стоит ли открывать.
Не говоря лишнего, Выхин опустил ноги в отверстие, шумно выдохнул, подался вниз. На секунду показалось, что застрянет – уже застрял! – но земля нехотя приняла его, будто бы даже расступилась. Выхин провалился, чернота обступила, а в ноздри ударил резкий противный запах гнилого, спёртого воздуха, перегноя.
Он упал на колени в лужу, мгновенно набрав в кроссовки воды. Хотел выпрямиться, но голова упёрлась в неровный земляной потолок. Выхин и мальчишкой-то не особо здесь мог выпрямиться, а сейчас и подавно.
От землистого рыхлого пола поднимался пар. Тишина была вокруг. Но тишина не абсолютная, а выжидательная, словно местные обитатели, кто бы они ни были, приглядывались к новому гостю, пытались опознать его.
Первый звук: всплеск. В каменном гробу, стоящем в центре, что-то шевельнулось. Вода лениво перелилась через бортик и стекла черными ручьями по рыжим, иссохшим стеблям хмеля.
Выхин осторожно подошел на полусогнутых, сдирая налипшую на щеки паутину.
В воде каменной коробки гроба пузырилась желтая курточка. Тело лежало лицом вверх, голубые глаза смотрели в потолок, влажные губы потрескались. Это был мальчик, определенно, лет пятнадцати. Слишком высокий для своего возраста, слишком большой, широкоплечий, он едва помещался в склепе. Волосы шевелились, как черви. Мальчик моргнул, вскрывая веками капли воды. Губы разошлись в улыбке. Он шумно сглотнул, а потом сказал знакомым голосом: