Дремучие двери. Том I
Шрифт:
— Без Южного Сахалина там, на Дальнем Востоке, большой флот строить невозможно и бессмысленно. Пока мы не возвратим этот Южный Сахалин, до тех пор у нас всё равно не будет выхода в океан.
Он выслушал меня довольно спокойно, а потом сказал:
Подождите, будет вам Южный Сахалин!.. Я стал говорить что-то ещё, тогда он подозвал людей, да, собственно, их и звать не надо было, все столпились вокруг нас, и сказал:
— Вот, понимаете, требует от меня Исаков, чтобы мы обладали Южным Сахалином. Я ему отвечаю, что будем обладать, а он не верит мне…
Этот разговор вспомнился мне потом, в сорок пятом году… не мог не вспомниться…
…Сталин в гневе был страшен, вернее, опасен, трудно было на него смотреть в это время и трудно было присутствовать при таких
Когда я сказал, что видел Сталина во гневе только несколько раз, надо учесть, что он умел прятать свои чувства, и умел это очень хорошо. Для этого у него были давно отработанные навыки. Он ходил, отворачивался, смотрел в пол, курил трубку, возился с ней… Всё это были средства для того, чтобы сдержать себя, не проявить своих чувств, не выдать их. И это надо было знать для того, чтобы учитывать, что значит в те или иные минуты его мнимое спокойствие.
…В Полярном, в кают-компании миноносца, глядя в иллюминатор и словно разговаривая с самим собой, Сталин вдруг сказал:
— Что такое Чёрное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть большой флот, здесь! Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда!
Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на Севере ещё не созрела даже у самых передовых морских деятелей…
… И вот после всех этих речей Сталин, как бы нехотя, взял слово и сказал:
Что тут говорили: возьмём, победим, завоюем… Война, война… Это ещё неизвестно, когда будет война. Когда будет — тогда будет! Это север!.. — и ещё раз повторил: — Это север, его надо знать, надо изучать, освоить, привыкнуть к нему, овладеть им, а потом говорить всё остальное.
Мне тоже понравилось это тогда, понравилось серьёзное, глубокое отношение к сложному вопросу, с которым мы тогда только начинали иметь дело».
Вот уже несколько лет, как уехал Ганя, жизнь шла себе и шла, они исправно выпускали в год по серии. Популярность семейного союза Градов-Синегина росла. И росла прямо пропорционально интенсивность военных действий на семейном фронте. Всё злее будут жалить завистливые киношные языки, что, мол, Градова «сделала» жена, припоминая скандальный его провал с единственной самостоятельной лентой, что будет в общем-то несправедливо. Денис был, безусловно, талантлив, трагедией его, как режиссёра, стала прикованность к телевизионной многосерийности, он тоже оказался в кабале и всегда тосковал по большому экрану. И там, где ему удавалось, как он говорил, «высунуться в форточку», прекрасно справлялся один, не хуже других. И возможно, стал бы в кино звездой первой величины, не будь этой их роковой короткометражки о бригаде Стрельченко и его не менее роковой страсти к многосерийному детективному «подполью».
Конечно, до него доходили шуточки, типа «Этот град трошки синеват» или «Он не гений, он синегий», обыгрывающие их фамилии.
В победах на любовном фронте Денис, видимо, бессознательно или сознательно самоутверждался — и в собственных глазах, и в глазах общественного мнения. Однажды, когда они ещё на заре туманной юности выясняли отношения, Иоанна опрометчиво заявила, что не будет считать изменой, если он с кем-то переспит, на это ей глубоко плевать, но взяла с него слово, что если он кого-то полюбит, то скажет правду. Иоанна играла вроде бы наверняка — предполагать, что Денис способен на сильные чувства было всё равно что представить, как их холодильник полюбит другую хозяйку. В Денисовой душе морозилось всё — курица, рыба, свинина, морозилось и охлаждалось. У него была одна-единственная страсть — работа, один-единственный идол. Для всего прочего он держал постоянную температуру, близкую к нулю.
Но Иоанна неожиданно обнаружит, что ошиблась не в Денисе, а в себе. Она оказалась патологически старомодной собственницей — пусть холодильник, пусть морозит, но это МОЙ холодильник! Его измены, как выяснилось, приводили её
Так Иоанна наречёт периодический распад той или иной элитной супружеской пары в верхах, в результате чего освобождалось два вакантных места и неизбежно начинались новые перестановки, распады и формирования. Весь бомонд приходил в движение, расходился, сходился, скандалил, но не очень. Скандалить считалось моветоном, и, в конце концов, всё утрясалось до очередного «ручейка». «Ручейки» обычно случались в замкнутом узком кругу или близких кругах — киношном, писательском, театральном, поэтому здесь никто особенно не страдал, разве что дети и собаки, игра эта придавала жизни остроту и пикантность, каждый участник получал, в конце концов своё новое место при общем постоянном количестве играющих.
Хуже бывало, если в отлаженную систему попадал чужой из сопутствующей элите среды — научно-технической, общеобразовательной или общепитовской. Когда кто-либо выбирал официантку, манекенщицу, учительницу сына или передовую доярку — такое тоже однажды было. Тогда в системе неизбежно оказывался лишний, и какое-либо милое очаровательное существо, оказавшись не у дел и недоумевая, в чём оно провинилось перед фортуной, попадало почему-то в Денисов холодильник.
Там, правда, жертва быстро разбиралась, что к чему, что здесь ей не светит, и, мобилизовавшись, затевала новый «ручеёк». А Яна напряжённо следила за передвижениями, вычисляя грядущую претендентку на её собственность, ненавидя и себя, и Дениса за это унизительное состояние. Но ничего не могла с собой поделать.
Хельге из Тарту, которая играла у них однажды контрабандистку-англичанку /уж так заведено было — брать на роль иностранцев прибалтов/ будет не из «круга». Костистая, белесая, веснушчатая, с намертво уложенной причёской, неизменно строгой тёмной юбкой и неожиданно смелыми полупрозрачными блузками, сквозь которые просвечивала маленькая безупречная грудь, — она займёт в Денисовом холодильнике обычное рядовое место. И почему именно из-за неё сорвётся Иоанна — неизвестно.
Будет бархатный сезон, Денис с группой уедет на натуру в Гагры. Они обычно предусматривали натуру на Юге или Взморье, чтобы заодно немного отдохнуть, искупаться — на нормальный полновесный отдых времени вечно не хватало, и Яна, автор сценария, ездила с группой. Но на этот раз всё одно к одному не заладится, ей придётся остаться, чтобы побывать на интересном судебном заседании. К тому же начальству сценарий очередной серии покажется чересчур мрачным, придётся садиться за письменный стол и «осветлять». Конечно же ей, Иоанне, в то время как Денис в перерывах между солнечными и морскими ваннами кое-что снимает. Перспектива торчать в душной Москве не очень соблазняла. Но, разумеется, не в ваннах было дело, а в том, что позвонит из Гагр Лиловая, та самая бессменная Денисова ассистентка, успевшая сменить за эти годы несколько мужей, квартир и причесок, но оставшаяся верной Денису и цвету помады, и сообщит, что приехала «эта конопатая б…», хотя никакой роли у неё на этот раз нет. Приехала, как говорит, отдохнуть на Пицунде, но путёвки у неё никакой тоже нет, и вообще она на Пицунду не думает ехать, а сняла комнату в Гаграх и всё время вертится на съёмках.