Дрессировщик драконов
Шрифт:
— Ты совсем не изменилась, дитя старшего народа, — хрипло произнес дрессировщик.
— А ты постарел.
— Время для меня замедлилось, но не остановилось, — с грустью ответил Дагар. — Не думал, что увижу тебя снова.
— У меня мало времени, Дагар.
— Ты пришла за своим сыном? Он спит, сейчас я разбужу его.
— Не нужно, — улыбка Кьолии померкла, и эльфийка подалась вперед. — Приблизься ко мне.
Сердце дрессировщика замерло, а потом зашлось в танце. Он ощущал тепло и цветочный аромат, исходящие от гладкой кожи женщины, видел огромные влажные глаза, призывно приоткрытые губы,
— Мне нужна твоя помощь, Дагар, — прошептала красавица. — Твоя помощь нужна нашему сыну.
— Что?
Мастер вздрогнул. Очарование момента исчезло, будто его окунули в чан с ледяной водой.
— Я любила тебя, Дагар. И сейчас еще люблю. И родила от тебя ребенка. Эл'льяонт твой сын.
Дрессировщик молчал, хотя внутри него все кричало и ревело от чувств, затопивших сердце. Здесь была и злость за то, что Кьолия, его полуночный цветок, смысл его глупой и никчемной жизни, обманула его. И недоверие, потому, что словам женщины невозможно поверить, она не могла скрывать от него его ребенка, его плоть и кровь. И любовь, ведь он до сих пор любит эту глупую эльфийку, эту необыкновенно красивую и страстную неземную женщину. И гордость за то, что его род продолжится. И стыд за то, что не догадался обо всем с самого начала. Но как было не поверить той, которую любишь всем сердцем, чьим словам веришь, чьими поступками любуешься, чьей отвагой и мудростью восхищаешься?
— Ты же сказала, это ребенок от другой твоей связи с человеком, — тихо произнес Дагар.
— Ты — мой единственный смертный.
— Кьолия!
Дрессировщик протянул руку к лицу женщины, но та отстранилась.
— У меня мало времени, Дагар. Ты не эльф, и не сможешь поддержать нашу магическую связь, а мои силы скоро иссякнут.
— Ты пришла, чтобы сказать, что Элиот — мой сын?
— И чтобы предупредить тебя. Когда эльфам исполняется сто лет, они получают предсказание от вещей звезды Diehaan. Мне было предсказано родить от человека ребенка, который изменит судьбу старшего народа. Мой сын взойдет на престол Ил’лэрии и узаконит браки со смертными. Это будет первым шагом к выхолащиванию. Страну заселят полукровки, постепенно эльфы выродятся. Магия исчезнет.
По спине Дагара пробежали мурашки.
— Я никому не сказала о своем предсказании в надежде на то, что Diehaan ошиблась, но звезда не ошибается. Эл'льяонт жил со мной до совершеннолетия, пока я могла его защитить, и пока земля Ил’лэрии его охраняла, но когда прошел его сотый день рождения, мой мальчик остался без защиты.
— И ты позвала меня.
— Я отдала его, чтобы его защитить, — грустно произнесла Кьолия. — Никто не защитит человека лучше, чем родной отец, особенно, если этот отец — дрессировщик драконов.
— Я думал, ты хотела, чтобы у пацана была профессия, ведь ты обманула меня с его и-ши! Ты сказала, будто Элиот луноликий.
— Прости меня за ту ложь. Я не могла тогда рассказать тебе правду.
— Тогда зачем рассказала сейчас? — Дагар все еще не мог поверить в то, что не спит. — Ты хочешь забрать своего… нашего сына?
— Я хочу его защитить. Правитель Гланхейл узнал о моем предсказании и о том, что многие из наших соотечественников станут выхолощенным.
— Один человек не может изменить историю народа, — негромко произнес Дагар.
— Может, — ответила Кьолия. — Иногда один человек может решить очень многое. Береги его! Умоляю! Ради меня! Ради нашего прошлого! И ради себя!
Сияние стало тускнеть. Женщина протянула руку и коснулась щеки дрессировщика.
— Ступайте в Арканы, найдите там пещеру рядом с большим месторождением тильдадильона, и эльфы не смогут вас обнаружить.
— Но… — Дагар не находил слов, чтобы выразить все, что думал и чувствовал.
— Живите там, пока не придет время, и пока Эл'льяонт не решит исполнить свое предназначение! Khala eriler liehn. Да благословят тебя боги!
Эльфийка исчезла, сияние погасло.
Дагар дотронулся до щеки, которой минуту назад касалась та единственная, которую он любил в своей жизни, и медленно побрел к двери.
Вот оказывается, какими бывают неожиданности. Тут сравнением с дерьмом дракона, упавшим на голову, не ограничишься. Это как будто идти по широкой ровной дороге и вдруг обнаружить, что летишь в пропасть. Это как будто думать, будто видишь солнечный свет, и в момент ослепнуть, узрев истинное солнце. Это как будто жить, зная, что впереди лишь старость и одиночество, а потом получить в подарок сына.
Дагар высморкался в полу плаща и подошел к комнате, где спали плотник и маленький эльф. В его глазах двоилось от непонятно откуда взявшихся слез, а зрение, после яркого свечения, сопровождавшего появление Кьолии, никак не хотело привыкать к полумраку.
Дрессировщик тихонько открыл дверь и на ощупь прошел внутрь. Ему хотелось увидеть Элиота, немедленно, пока бешено колотящееся о ребра сердце вновь не превратилось в каменную глыбу. Хотелось посмотреть на спящего ребенка, чтобы узнать, что он будет чувствовать, сознавая, что смотрит на собственного сына.
Янек спал, раскинув руки и ноги так, что те свешивались с кровати, и Дагар едва не коснулся босой ступни плотника. Когда же его глаза немного привыкли к темноте…
— Зловонная пасть поганого Ярдоса! — вскричал мастер. — Где мальчишка?!
Кровать Элиота была пуста.
Фархат отказывался верить тому, что видел. Перед ним стояла живая легенда, старик, чье имя внесено в летописную историю много сотен лет назад, величайшая загадка своего времени, существо, вырвавшее свое тело из Арканских рудников, чтобы отдать душу Ярдосу, первый дрессировщик драконов, Вильковест. А позади него, склонив сахарную голову, на ограждении крыши сидел его питомец, огромный дракулус вульгариус, белый дракон.
— Поговорим во дворце, — предложил Фархат, опасливо косясь на чудовище.
— Как будет угодно моему королю, — поклонился старик. — С этого момента мы ваши покорнейшие слуги.
Правитель Сартра кивнул и направился к лестнице. Ему не хотелось поворачиваться спиной к сумасшедшему старику, но показывать слабость и трусость перед лицом укротившего дракона хотелось еще меньше. Фархат мысленно выругался. Придя на крышу, он потушил свечу, единственное, что могло осветить дорогу, и теперь ему приходилось нащупывать в темноте каждую каменную ступеньку.