Древнее сказание
Шрифт:
— Отец говорит, что у него целых шесть женщин, — рассуждала она про себя. — Так что же? Я заставлю его меня лучше всех полюбить. Выгоню всех. Разве не молода я? Иль некрасива?… Эй, верхом на лошади, в черном колпачке, цепочки на груди и на плечах — это я, жупанова жена! Кланяйтесь своей госпоже!
Она вбежала в светлицу — еще никого не было… Снова вернулась к себе…
— Ах, как я на него взгляну, как взгляну!.. Он должен будет взять меня за себя! Эй, цветки, мои цветки… Был бы у меня любчиков цвет, я бы ему непременно
Она еще не кончила этих слов, как тут же за дверью послышалось пение… Миля поспешила к окну… По дороге от озера плелась Яруха, ведунья, знавшая все приворотные травы.
Миля выбежала навстречу старухе и начала звать ее к себе.
— Э, э! — смеялась старуха. — Вот оно счастье какое, что понадобилась я такой раскрасавице!
Яруха присела к забору. Миля зарделась; закрывая лицо передником.
— Дорогая Яруха, — шепнула она ведунье, — ты все ведь знаешь, правда?…
— Ой, ой! Как не знать? — отвечала старуха, пристально всматриваясь в красавицу. — Голубка ты моя! Все я знаю, даже и то, что хочется тебе захороводить красавца-парня!
Миля пуще зарделась и, наклонившись к Ярухе, шепнула ей на ухо:
— Дай любчика!.. Что хочешь, тебе отдам…
— Тебе-то! — смеялась старуха. — Да ты сама любчик… Кто бы не захотел тебя полюбить, будь он хоть князь… Разве слепой?…
— Дай мне, дай, что прошу у тебя! — повторяла Миля, отрывая серебряную пуговку от рубашки и суя ее в руку старухе. Яруха стала развязывать узел свой и перебирать травы, которые всегда при себе имела. Миля, дрожа всем телом, робко оглядывалась по сторонам, с нетерпением ждала.
Какую-то высохшую траву Яруха подала девушке.
— Сделай из этого порошок и дай ему в чем-нибудь его выпить, а как станет пить, то смотри ему прямо в глаза, да не смей моргать! Раз сморгнешь — все пропадет…
Добившись желаемого, Миля скрылась… Едва успела она вбежать в хату и бросить наскоро измельченную траву в чарку, предназначавшуюся для гостя, как Мирш и Доман вошли в светлицу.
Отец велел подать ужин — Миля немедленно исполнила его приказание. Доман не говорил ни слова; он сидел у стола, подперев голову рукой… Хозяин налил меду в одну из чарок…
Миля думала про себя: "Пускай отец сердится! Хотя бы и ударил, так что же?…" Она подбежала к столу, взяла в руки другую чарку, налила в нее меду и поднесла Доману, смотря ему прямо в глаза. Доман принял из ее рук чарку и начал пить… Миля, не моргнув, уставилась на него, не обращая внимания на знаки отца.
Доман залпом выпил мед.
Миля покраснела, как вишня, и выбежала из светлицы.
— Теперь уж он мой, вполне мой! — кричала она и едва не забила в ладоши. — Яруха все знает!..
В этот вечер старый Мирш не был расположен к болтовне… Оба — хозяин и гость — молчали…
Вечером разразилась страшная буря, дождь полил
У небольшого окошечка хаты кто-то остановился; кто-то другой открыл изнутри ставню… Двое этих людей тихо беседовали, но сильный ветер не пропускал ни единого слова за пределы окошка и ставни… Долго шептались беседовавшие, почти до самого утра; а кто знает, о чем они совещались и на чем порешили?…
Под конец уже проговорил голос в окошке:
— Сватов нужно прислать, отца просить, иначе я не пойду из дому, не оставлю отца одного!
На следующий день после бури дороги стали скользкими, всюду виднелись громадные лужи, ручьи стремились потоками в озеро… По небу беспорядочными клочками низко мчались серые тучи… На дворе, что называется, парило, хотя солнца и не было видно… Все предвещало дождь.
— Отец Мирш! — обратился Доман к старику. — Я сегодня домой не поеду… Дороги скользки, лошади падают.
— А жди хоть до самой зимы, — отвечал старик, — мороз уж наверное высушит…
Доман остался у Мирша. Он сел над водою и думал, как ему быть и что делать? Миля внимательно следила за ним глазами. Мирш сидел под вербою и ворчал что-то под нос. Только вечером решился Доман подойти к нему.
— Старик-отец, — сказал Доман, — если сватов моих не прогонишь горохом, я к тебе их пришлю…
— А сколько жен у тебя? — спросил Мирш.
— Ни одной.
Мирш посмотрел на него.
— Дочь моя достойна быть женою жупана… В жены отдам, иначе не спрашивай! Присылай сватов по старому обычаю.
Доман поклонился Миршу.
— Еду теперь домой, сватов пришлю, — быть по твоему, хозяин. Доману вдруг как-то легче на душе стало, хотя временами ему
и думалось: "Эй, старый Визун, будет ли это лекарство иль яд? Беру не ту, о которой мечтаю, сваты не там, где сердце!"
Старый Мирш указал рукой по направлению леса. Вечерело. Над лесом разгорались зарева — одно, другое… десять со всех сторон. Доман, заметив зарева, крикнул:
— Огни! На войну сзывают людей! Люди его, столпившись, кричали:
— Война! Война!
Начали суетиться, а Доман тихонько пробрался во двор и постучал в маленькое оконце.
— Красавица, дорогая! Прощай, голубка! Огни на горах зажгли; я должен идти воевать. Когда вернусь, сватов пришлю. Я уж просил отца — ты будешь моею!
Смех или плач был ответом на эти слова — может, и то, и другое.
— О, сокол мой ясный! Возвращайся скорее цел и невредим! Здесь я буду сидеть, на небо буду глядеть и плакать, пока не вернешься, пока не увижу сватов.
— В дорогу! — крикнул Доман своим людям. — Прощай, хозяин, благодарим тебя; не время отдыхать, когда горят огни. Прощайте все!