Древние тюрки
Шрифт:
Зато совершенно иная нота звучит в строках другой надписи, посвященной Бишбалыкской операции, на том же самом памятнике [1237] . Содержание ее таково: «В год обезьяны, в девятый месяц пошли мы тайком в Бишбалык. Счастливый герой в тягости [1238] , войско его в засаде. Да будет там счастлив муж!» [1239] .
Настроение здесь противоположно тому, которым проникнута предыдущая надпись: Бишбалыкская операция — катастрофа. Этот текст писал несомненно басмал, который думал найти за стенами крепости отдых и пищу, а попал в засаду. Вероятно, это не вождь похода; последнюю фразу можно понять лишь как пожелание вождю счастья вывести войско, а в том числе и автора, из окружения. Но счастье, как мы знаем, отвернулось от басмалов, и автор надписи оказался, видимо, в плену, где он и высек на камне сочиненный им текст. Эта надпись представляет двойной интерес, являясь не только историческим документом, но и памятником культуры.
1237
Radloff W. Die alttutrkischen Inschriften…, 1895, 8. 261–262.
1238
Jok
1239
Перевод Малова в деталях отличен (ср.: Памятники…, 1959, С. 48). Различия с предлагаемым мною переводом не принципиальны.
Насколько известно, это первое тюркское стихотворение с размером и даже рифмами. Размер силлабический: 4 слога, 5 слогов, 8 слогов [1240] ; три строки составляют строфу, но так как при распевном чтении во второй строке происходит редукция гласной, то правильнее будет прочесть ее как восьмистопную строку с цезурой и внутренней рифмой или как две четырехстопные строки.
Этот размер сохранился в татарском фольклоре до нашего времени; например:
Атгим карга Тошти карга Карга тоште ак карга… [1241] .
1240
Очевидно из соображений размера во второй строфе, строках 4 и 5 опущен падежный суффикс, подобно тому как в русском языке опускается глагол быть в настоящем времени. Это стихотворение предшествует по времени орхонским надписям, где Ф. Корш в заключительных строках видит ритм или, пожалуй, два ритма, которые, впрочем, чередуются безо всякого порядка (Корш Д. Древнейший народный стих турецких племен. СПб., 1909. С. 1–2.). Это последнее замечание совершенно верно, но оно заставляет нас видеть в строках орхонских надписей все-таки не стих, а великолепно обработанную прозу, куда напрашивается ритм. Такова проза Слова о полку Игореве, а проза Н. В. Гоголя еще более ритмична. Но наличие ритмической прозы показывает, что ритмическая речь с патетикой, т. е. поэзия, уже была не чужда тюркам; Хойто-Тамирская надпись подкрепляет догадку Ф. Корша. Появившаяся в 1965 г, монография И. В. Стеблевой «Поэзия тюрков VI–VIII веков» содержит попытку доказать, что надписи в честь Кюль-тегина и Тоньюкука написаны стихами и являются героическими поэмами. Несмотря на все усилия автора, мы не смогли уловить того ритма, без которого стих невозможен, и выражаем полное согласие с А. М. Щербаком, утверждающим, что эти надписи по своему характеру не являются поэтическими произведениями (Щербак А. М. Соотношение аллитерации и рифмы в тюркском стихосложении // Народы Азии и Африки. 1961, № 2. С. 145).
1241
Сообщено М. Салахеддиновой.
Совпадение звучания полное.
Схема рифмовки: а, а, а, b, b, с. Последняя строка в надписи разбита цезурой на два полустишия. Это оправдывается композицией стихотворения. Первая строка — описание ситуации — тезис; вторая указывает на ее трагизм — антитезис; последняя строка — посылка, содержит заклинательный элемент — «да будет». Это указывает на магическое значение, придаваемое стиху: от него ждали спасения.
Жанр короткого стихотворения-заклинания с рифмами — для раннего средневековья известен только в арабской поэзии [1242] . Наш материал не позволяет решить вопрос: было ли тут заимствование у арабов, с которыми тюрки могли общаться в Средней Азии, или самостоятельное открытие, но так или иначе, в VIII в. музы гостили в войлочных шатрах древних тюрок.
1242
Крачковский И. Ю. Арабская поэзия // Избранные сочинения. М.-Л., 1956, Т. II, С. 250.
Бильге-хан. Победа была одержана как над внешним врагом, так и над внутренним: страна была замирена. Однако это было достигнуто не столько карательными экспедициями, сколько изменением внутренней политики. Положение самих победоносных тюрок в 716 г. было не блестяще. Бильге-хан пишет: «Я отнюдь не сел на царство над народом богатым; я сел над народом жалким и низким, у которого не было внутри пищи, а снаружи одежды» [1243] . Очевидно, тюркские скотоводы, разбросанные по степи от Кенгу-Тармана до Кадырканской черни (Хинган), стали в значительной степени жертвой повстанцев. Даже в тех случаях, когда им удавалось спастись и добраться до орды, их рогатое имущество доставалось врагам.
1243
Малов С. Е. Памятники…, 1951. С. 39.
Кюль-тегин при захвате власти истребил всех сподвижников и советников Капаган-хана, т. е. лиц наиболее одиозных для токуз-огузов, ибо именно эти люди вдохновили Капаган-хана на политику, вызвавшую восстание. Бильге-хан отмечает, что он изменил метод обращения с народом: «я не делал огнем и водой присоединившиеся к нам народы», т. е. старался с ними ладить; а «там, где верные эли и верные каганы, я творил добро. Живущие по четырем углам народы я принудил к миру и сделал их не враждебными, все они мне подчинились» [1244] .
1244
Там же, С 40.
Результаты
Так же удачно разрешил Бильге-хан внутритюркскую проблему. Многие из тюрок были неприятно поражены резней государственных советников во время переворота 716 г. и «начали колебаться» [1245] . Призвав на службу Тоньюкука, Бильге-хан лишил недовольных вождя. Но помимо этого он указывает, что «поднял к жизни гибнущий народ, снабдил платьем нагой народ, сделал богатым неимущий народ, сделал многочисленным малочисленный народ» [1246] . Добиться этого он мог, только проявляя щедрость при разделах добычи и принимая в орду добровольцев, т. е. переманивая удальцов-наездников к себе на службу. Этим он отнимал активный элемент у противника и усиливал себя и свою орду.
1245
Бичурин Н. Я. Собрание сведений…, Т. I, С. 273.
1246
Малов С. Е. Памятники…, 1951, С 40.
Не менее решительно изменил Бильге-хан внешнюю политику — он добился мира с Империей. Немедленно после блестящей победы он обратился к императору, «обещая почитать Сына Неба как сын отца. Император согласился» [1247] . Это был компромисс: такое почитание ни к чему не обязывало хана и давало ему вожделенный покой. Император при этой постановке вопроса оставался номинально гегемоном степи и сохранял престиж. Но ему было необходимо получить от тюрок заложника, и он потребовал одного тюркского вельможу для службы в корпусе телохранителей. Это должно было символизировать признание воинской повинности, которую несли все кочевые подданные Империи.
1247
Бичурин Н. Я. Собрание сведений…, Т. I, С. 275.
Последняя попытка расправиться с тюрками была предпринята в 722 г. Бильге-хану, Кюль-тегину и Тоньюкуку было послано приглашение приехать в Китай и принять участие в торжественной церемонии жертвоприношения на горе Тайшань, которое совершал сам император. То, что китайцы задержали бы хана и его спутников как заложников, было очевидно всем [1248] , в том числе и самим приглашенным, которые ограничились тем, что поблагодарили за высокую честь. Бильге-хан в ответ потребовал в жены царевну. Император не согласился, так как это означало бы юридическое признание Каганата, т. е. признание собственного бессилия. Хан уступил и стал ежегодно отправлять одного вельможу в Чанъань «на службу». Хотя мир не был заключен, но осуществлялся явочным порядком.
1248
Hirth F. Nachworte zur inschifte…, S. 8.
Наконец, хан проявил уступчивость и в территориальном вопросе. Несмотря на высокомерные заявления, что «Туфань (Тибетское царство) от собак происходит, а Кидань и Хи мои невольники и подданные» [1249] и что «тюргешский хан мелкий владетель и притом тюркский вассал» [1250] (однако тюргешскому хану Бильге-хан дал в жены свою дочь «с большими почестями», а дочь тюргешского кагана вышла замуж за сына Бильге-хана также «с большими почестями») [1251] , Бильге-хан не спешил возвращать себе Семиречье или приобретать что-либо к югу от Тянь-Шаня, где свирепствовали тибетцы. Даже южная Джунгария, населенная тюрками-шато, потомками среднеазиатских хуннов, как перешла в 714 г. под власть Империи, так и осталась за нею. Отпали от каганата и саянские кыргызы, что видно из того, что их посольства четыре раза приходили к Сюаньцзуну (713–715 гг.) [1252] . Единственным следом победы над кыргызами остался балбал, поставленный у могилы Капаган-хана и изображавший кыргызского хана, убитого в 710 г.
1249
Бичурин Н. Я. Собрание сведений…, Т. I. С. 276.
1250
Там же, С. 298.
1251
Малов С. Е. Памятники…, 1959, С. 23–24.
1252
Бичурин Н. Я. Собрание сведений…, Т. I. С. 355, 359.
Такой уступчивостью Бильге-хан обеспечил своему народу и своей державе-элю двадцатилетний мир — с 722 по 741 г [1253] .
Мир. Благодаря гибкой политике Бильге-хана незаключенный мир фактически соблюдался. В 727 г. Тибет снова начал войну против Империи и предложил тюркскому каганату выступить против общего врага. Бильге-хан переслал тибетскую грамоту императору как доказательство своей лояльности и в благодарность за то, что император в 724 г. разрешил открыть меновой торг в Шофане, т. е. Ордосе. Это означало, что корона поступилась частью своих прав и доходов, так как монополия внешней торговли в Китае принадлежала казне, получавшей лошадей за золото и шелк [1254] .
1253
Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten…, S. 260.
1254
Бичурин Н. Я. Собрание сведений…, Т. I, С 276; Liu Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichten…, S. 454.