Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.)
Шрифт:
Здесь следует сделать важную оговорку. Земля, которая за долги или иными способами приобреталась богатыми односельчанами (впоследствии они именовались терминами «сильные дома» или «богатые люди», хао-минь), никогда не использовалась в виде крупного совместно обрабатывавшегося поля, чего-то вроде барской запашки либо латифундии («большие поля» шанско-раннечжоуского времени). Она всегда небольшими участками отдавалась в аренду, чаще всего ее прежним владельцам, либо обрабатывалась наемниками-батраками, тоже в индивидуально-договорном порядке. На этот счет существовали даже специальные разъяснения. В 17-й главе «Люй-ши чуньцю» прямо сказано, что если на общем поле люди работают вместе, то они работают спустя рукава и каждый стремится не перетрудиться. А если разделить хозяйскую землю на участки,
Важно обратить внимание на то, что подобный характер индивидуального землепользования на небольших закрепленных за земледельцем участках присущ всему традиционному Востоку, К слову, это обстоятельство, вкупе с теми ограничениями в пользовании чужой землей в рамках деревни, о которых только что упоминалось, опровергает идею Ян Куаня, будто на смену аристократы-линчжу пришли некие землевладельцы-помещики дичжу [Ян Куань, 1955, с. 65–69]. Конечно, чужую землю можно было заполучить, но, как правило, на невыгодных для нового хозяина условиях. Иные формы — законное приобретение чужого поля— встречались крайне редко и были делом неимоверно трудным.
Иногда такое все-таки происходило. Так, во всяком случае, бывало в эпоху империи, спустя всего век-другой после периода Чжаньго. Как известно, для эпохи Хань (I в. до н. э.) подобного рода сделки засвидетельствованы бесспорными письменными документами. Имеются в виду купчие из Цзюйяна, окраинного северного района (ныне — западная часть Внутренней Монголии), обнаруженные в 1930 г. китайскими археологами. Сложные и детально описанные условия, которые сопровождали право на покупку участка даже в этом богом забытом районе с явно не слишком плодородной землей, свидетельствуют о том, сколь нелегко было покупателю добиться цели [Переломов, 1962, с. 94–98]. Нет серьезных оснований утверждать, что такого рода продажи случались часто, особенно в центральных землях империи, и тем более, что это бывало еще до Хань.
В 81-й главе Сыма Цяня немало внимания уделяется неудачливому чжаоскому военачальнику Чжао Ко, виновнику поражения под Чанпином. В тексте главы упоминается, что мать Чжао Ко просила правителя царства не назначать ее сына на генеральскую должность по той простой причине, что он, в отличие от успешно воевавшего отца, по природе своей скуп и своекорыстен и потому все богатства будет вкладывать в покупку приусадебных участков и полей [Вяткин, т. VII, с. 256]. В тексте употреблен бином из иероглифов тянь (поле) и чжай (приусадебный участок с домом). О том, что чжай можно было продать и купить, уже шла речь. Но тянь— это первое упоминание, к тому же в неаутентичном источнике времен Хань. И из контекста не вытекает, что такая покупка была фактом. Просто высказано предположение, что нечто подобное могло бы случиться.
Словом, относительно продажи полей в период Чжаньго вопрос остается невыясненным. Но это не мешает говорить о неравенстве в деревне, о гипотетической возможности переуступить свое поле богатому соседу, пусть на время, а также о превращении в связи с этим вчерашнего владельца участка, скажем, в его арендатора (что в эпоху империи стало обычной нормой) или об уходе в город крестьянина, покинувшего свой участок и ставшего батраком-наемником. Рынок создавал для всего этого благоприятные условия.
Рынок способствовал усилению существовавшего и прежде регионального разделения труда. Как сказано в «Чжоули», «если бы в царстве Юэ не изготовляли сельскохозяйственных орудий, нечем было бы обрабатывать землю; если бы в царстве Янь не выделывали броню, нечем было бы обороняться». Продолжая эту же мысль, авторы трактата писали, что царство Чжэн специализировалось на выделке мечей, Сун — на изготовлении топоров, Лy — небольших ножей и т. п. [Biot, 1851, т. 2, с. 459–461]. А в не раз уже упоминавшейся 129-й главе труда Сыма Цяня сказано, что в период Чжаньго лес, бамбук и пеньку, а также яшму и иные драгоценности поставляли на рынки из западных районов, рыбу, соль, изделия из шелка и лака — из восточных, тогда как скот, шкуры, войлок и меха шли с севера, а цветные металлы, включая золото, олово и свинец, а также киноварь и пряности — с юга.
Итак, в период Чжаньго
Организация администрации в деревне и городе
Об организации высших эшелонов власти и правящей элите в царствах периода Чжаньго уже шла речь в предыдущей главе. Переходя к рассмотрению низших форм администрации, включая общинное самоуправление, отметим, что материалов на эту тему мало. Характер источников не позволяет в деталях рассмотреть образ жизни и формы земельных либо налоговых отношений в период Чжаньго. Иногда отсутствие подробностей, а то и просто необходимых данных побуждает некоторых исследователей строить конструкции, соответствующие априорной схеме. Это, к сожалению, было обязательной нормой в современном Китае еще до недавнего времени. Примерно таким же образом построена одна из лучших работ в Китае о периоде Чжаньго — монография Ян Куаня.
Книга Ян Куаня базируется либо на многочисленных данных о реформах и налогах в предшествующий период Чуньцю (с добавлением немногих цитат из «Мо-цзы» или «Хань Фэй-цзы» и рассказа из «Цянь Хань-шу» о Ли Куе), либо на голых утверждениях, что власть в деревне (над землей и крестьянами) перешла от аристократов-линчжу к неким помещикам-дичжу, с которыми крестьяне вели чуть ли не классовую борьбу [Ян Куань, 1955, с. 60–89]. По словам Ян Куаня, поля можно было закладывать, они переходили к ростовщикам и становились в конце концов объектом купли-продажи, что и вело к появлению дичжу [там же, с. 66–68]. Поскольку нет оснований принять логику рассуждений Ян Куаня, подойдем к проблеме иначе.
Прежде всего обратим внимание на то, как выглядела администрация в китайской деревне-общине в самых ранних материалах и как представляли себе те далекие времена авторы, жившие многими веками позже. Принято считать, что наиболее реальное изображение жизни раннечжоуской деревни дано в песне «Ци юэ» из «Шицзина» [109] . В ней сказано, что крестьяне работают, как правило, совместно, причем лучшая часть урожая и добычи преподносится хозяину-гуну, т. е. наследственному владетельному аристократу, господину большого удела-клана цзун-цзу. В этой песне кроме господина-гуна и его сына, к которым в богато отстроенный крестьянами дом вскоре должна идти красивейшая из деревенских девушек, фигурирует еще одна облеченная администативными полномочиями фигура— тянь-цзюнь, скорее всего, старейшина коллектива [110] .
109
17 Это очень известная раннечжоуская песня, помещенная в каноне под № 154, переведена на русский А. Штукиным [Штукин, 1957, с. 183–187]. Подробное изложение ее смысла см. [Васильев Л.C., 1961, с. 198–201; 1995, с. 275–276]. Главная особенность песни в том, что в ней повествуется о полном годовом цикле жизни крестьян маленькой деревни-общины.
110
18 Буквально это сочетание означает «хозяин полей». В свое время я вслед за А. Штукиным [Штукин, 1957, с. 183] перевел его как «надсмотрщик полей» [Васильев Л.С., 1961, с. 201; 1995, с. 276]. Но сегодня я склонен считать этот бином обозначением главы коллектива, старейшины деревни-общины.