Древняя душа
Шрифт:
Луны разошлись каждая в свою сторону, лишь солнце осталось на месте, покинутое ими. Риэра уткнулась горячим лбом в мою грудь. Прижав ее одной рукой к себе, другой я гладил золотистые локоны. Молнии сыпались одна за другой, ветер свистел в ушах — в моей душе. Я замер, прикрыв глаза, впервые поняв, что значит быть живым. Мы успели поцеловаться. Пусть сказки кахар окажутся правдой, и я во всех жизнях встречу ее! Мою простолюдинку. Мою королеву!
Глава 13 Посвящение
Атапи
— Атапи! — что-то плюхнулось на мою грудь и придавило к кровати. — Атапиииии!
Пришлось открыть глаза. На мне сидела
— Не пугайся. — Малышка захихикала. — Мама велела не будить тебя.
Серьезно? Наша мама? Та самая, что выливает ушат воды тебе на голову, если не встанешь с постели до появления на горизонте первой полоски рассвета? На моем лице, очевидно, отразилось недоверие, сестра вздохнула, подражая взрослым, и пояснила:
— Она велела не будить тебя, ведь сегодня твое По-свя-ще-ние, — по слогам старательно произнесла девочка, понизив голос. Карие глазенки засияли. Я тоже в ее возрасте с замиранием в сердце произносила это слово. А сейчас… Даже и не знаю, хочу ли пройти обряд. Или это просто мандраж?
— Идем, надо готовиться, — пришлось отвести взгляд от расплывшейся в улыбке мордашки — почему-то внутри заворочалось ощущение, что своими сомнениями предаю и ее, и всех Сестер.
В доме было пусто. Когда мужчины уезжают на шахту, меня охватывает тоска. Особенно не хватает Рафаэля. Привыкла разговаривать с ним вечерами, когда мы сидим на лестнице перед домом. Это самая любимая часть дня — дела переделаны, тело приятно гудит от усталости, но над головой звездное небо, а рядом он. И кажется, так будет всегда.
По старшему сводному брату я ни капельки не скучаю. Он уже достал своими разговорами о ведьмах и кострах. При моей матери, которая стала его мачехой, гад помалкивает, а вот меня изводит с удовольствием. Недавно сестренку довел до слез, тыкал ей в лицо картинкой с ведьмой на костре, придурок! Говорил, что нас всех сожгут! Отдубасила его от души и ни капли не жалею!
Я рассмеялась, шлепнула себе в миску поварешку кукурузной каши и, прямо стоя у плиты, принялась есть. Аппетита не имелось, но день будет долгий, нужны силы. Да и от привычных дел никто меня не освобождал, несмотря на Посвящение. Стараясь не думать о нем, я доела кашу и принялась за уборку. Перемыла посуду, приготовила обед, перетрясла половики, перестирала все белье и посмотрела на деньги, что лежали на холодильнике.
Закупка продуктов тоже входила в мои обязанности. Отвертеться не получится. Но выходить из дома не хотелось. На то имелась веская причина. По имени Агор. Вчера видела, как он приехал со своей сворой. Скользнул по мне сальным взглядом, сразу помыться захотелось, послал воздушный поцелуй и не отрывал глаз, пока не убежала в дом. Там, набрав в крошечную ванну чуть теплой желтоватой воды, принялась тереть себя жесткой мочалкой, словно в самом деле могла стереть этот мерзкий взгляд с кожи.
Отвратительный парень, что за дела у матери с ним, не понимаю! Уверена, стоит выйти из дома, натолкнусь на него. Но выбора нет. Я со вздохом сгребла с гудящего, едва живого холодильника мелочь, взяла пакет и вышла за дверь, предварительно в окошко изучив улицу. Но это
— Такая красивая и без охраны! — пухлые губы парня изогнулись в ухмылке. Руки сомкнулись на моей талии.
— Не смей лапать! — я с силой вдарила пяткой по его ступне, но он будто и не заметил. Надо было каблуки надеть, вот ведь дура!
— Да не кипятись, малышка, — он расхохотался и отпустил. — Сама еще попросишь!
— Размечтался, гад! — процедила я сквозь зубы и пошла прочь. Вслед несся его заливистый хохот. Словно лай, вот на самом деле!
Купив молоко, хлеб, свежие тушки морских свинок — на праздничный ужин, а еще овощей и фруктов, пошла домой, но уже другой дорогой. Агор, к счастью, не попался. Облегченно выдохнув, я на всякий случай закрыла входную дверь и принялась стряпать ужин.
— Отдохни, — руки матери легли на мои плечи, когда все было готово. — Уже скоро.
— И не устала, — я пожала плечами. Уж лучше перемою грязную посуду, что накопилась за время готовки, чем оставаться один на один с мыслями.
— Иди, сама вымою, — мать остановила меня. — Через час выходим. Собери все.
Я с сожалением пошла к выходу с узкой кухоньки.
— Атапи, — окликнула меня мать, а когда обернулась и посмотрела на нее, та улыбнулась, — все будет хорошо.
— Угу, — пришлось кивнуть, проглотить ком слез, что встал в горле, и побыстрее уйти. Никогда не слышала таких слов от той, что произвела меня на свет! Надо же!
Все еще под впечатлением, я машинально собрала в пакет все необходимое и села на кровать. Мысли приятными не были, но погрузившись в них, мне удалось скоротать время.
— Пора, Атапи, — мать вошла в комнату. Мы молча вышли из дома и пошли вдоль нескольких десятков скромных домиков. В них уже зажигались огни, люди собирались ужинать. У нас ужин будет нескоро. Сначала подготовка к ритуалу. Потом Посвящение. Я поймала себя на мысли, что про себя произношу его по слогам, как сестренка. И уже только потом праздничный ужин. Если будет, что праздновать.
Мы подошли к одному из домов. Рука матери легла на дверную ручку.
— Что не так, Атапи? — голос был непривычно мягким.
— А если… — хрипло начала я. — Если у меня не получится?
— Чушь! Ты рождена Избранной! — тон стал жестким. — Не мели ерунды, идем!
Внутри нас уже ждали Сестры. Прошедшие посвящение — в голубых рубахах, послушницы — в коричневых. Меня провели в одну из комнат, дали длинную серую рубаху до пят. В такой сегодня буду я одна. Да и то недолго. После переодевания настала очередь ритуального омовения. В соседней комнате стоял большой таз, наполненный водой. Встав около него, я замешкалась. Не особо хотелось раздеваться перед кучей чужих людей.
– Если ты стесняешься обнажить перед Сестрами тело, как же будешь держать душу открытой перед ними?! — мать с треском рванула рубаху в стороны.
Изумленный вздох все сестры издали одновременно — они впервые видели мое родимое пятно — огромный люмьер в половину спины. Я скривилась — из-за него мне не разрешалось ни купаться, ни загорать, ни носить платья с приоткрытыми плечами — ведь именно на плечах начиналось это багровое уродство. Никто не должен был его видеть — знак Избранной, что подчинил себе всю мою жизнь.