Древняя русская история до монгольского ига. Том 1

Погодин Михаил Петрович

После этой войны семнадцать лет жизни Владимира у Нестора не описано. Вероятно, «ничто же бысть». Замечена только кончина какой-то Малфриды (вероятно, одной из прежних жен Владимировых), знаменитой Рогнеды (997), сына ее Изяслава (998), внука Всеслава (999), и, наконец, царицы Анны (1011).

Сыновья его княжили в уделах, розданных им очень рано, под наблюдением кормильцев, и платили урочную дань отцу: Ярослав в Новгороде, куда перешел он из Ростова, по кончине старшего брата Вышеслава, Святополк в Турове, Борис в Ростове после Ярослава, Глеб в Муроме, Святослав в Деревах, Всеволод во Владимире, Мстислав в Тмуторакани…

В последний год своей жизни (1013) Владимир был огорчен ослушанием сына Ярослава, который, понадеясь на силу новгородскую и помощь

варягов или на старость отца и свое отдаление от него, не хотел платить двух тысяч гривен, что новгородские посадники платили уроком киевскому князю, раздавая тысячу гридям в Новгороде. Владимир рассердился. «Готовьте путь, мостите мосты», воскликнул старый князь, собираясь сам идти на войну, как будто закипела в нем прежняя кровь, вспомнилось перед смертью давно протекшее время, и ему вдруг захотелось потешиться в бранном поле, но силы ему изменили, он занемог. Между тем, пришло известие с другой стороны, что идут печенеги. Владимир должен был пока оставить без наказания дерзкого сына, звавшего, между тем, норманнов, и послать свою дружину против печенегов с любимым сыном Борисом, который находился тогда в Киеве. Он уже не смог дождаться их возвращения: 13 июля 1013 года он скончался в любимом сельце Берестовом, лет шестидесяти с лишком от рождения.

Бояре хотели скрыть его смерть, потому что Святополк туровский случился на ту пору в Киеве, а они ожидали Бориса, желая его посадить на престол: ночью, обернув тело покойника в ковер, спустили его по веревкам через разобранный пол и отвезли на санях в Собор Пресвятой Богородицы, им созданный. Но народ поутру же проведал о кончине: бесчисленное множество собралось в церковь; бояре плакали о Владимире, как защитнике своей земли; бедные — как о своем кормильце и заступнике. Тело его было положено в мраморный гроб, отпето и погребено с плачем великим.

«Се есть новый Константин великого Рима, восклицает летописец, заканчивая его жизнеописание. Хоть он и желал прежде на скверную похоть, но после прилепился покаянию; согрешения, соделанные в невежестве, рассыпались милостынями, и там возобладала благодать, где умножался грех. Дивно есть, сколько добра сотворил он Русской земле, крестив ее. Вечную память сохранят о тебе Русские сыновья, поминая святое крещение!»

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК

1013–1019

Во время кончины великого князя Владимира, Святополку, его усыновленному племяннику, случилось быть в Киеве. Имея право на стол великокняжеский, как сын старшего брата Владимира, Ярополка, он остался в Киеве, созвал киевлян и начал оделять их дарами. Те принимали дары неохотно: сердце их было с братьями в дружине Борисовой. Святополк должен был опасаться, чтобы этот любимый князь, имея с собою сильную рать, не лишил его отчины, согласно с желанием людей и бояр, даже кончину великого князя долго скрывавших от Святополка. Может быть, говорил в нем и тайный голос мести за отца Ярополка, убитого Владимиром. Как бы то ни было, он решил погубить Бориса. Ночью, тайно, ушел он в Вышгород и призвал Путшу с вышегородскими боярцами. «Преданы ли вы мне всем сердцем?» спросил их Святополк. «Готовы умереть за тебя», отвечали они. «Ступайте же в стан Бориса и убейте его». Те обещали.

Борис, не найдя нигде печенегов, возвращался со своими воинами, когда пришла к нему весть о смерти отца. Он плакал горько, потому что отец любил его больше всех братьев, и остановился на Альте (близ Переяславля). Воины пришли к нему: «Спеши в Киев и садись на столе отца». «Нет, не могу я поднять руки на брата старшего, отвечал Борис. Он должен быть мне вместо отца». Такой смиренный ответ не мог понравиться дружине, любившей власть, богатство и войну. От робкого все ушли к смелому, и Борис остался с одними отроками.

Приходит другое известие: хотят погубить тебя. Борис, вероятно, христианин с младенчества, воспитанный в правилах евангельского учения матерью болгаркой, не думал о сопротивлении, которое, за уходом дружины,

становилось даже бесполезным, а только о приготовлении к христианской кончине. Венец мученический был ему всего вожделеннее. Услышав смертную весть, провел он всю ночь в священных песнопениях. Кончив оксапсальму, он воспел канон, и, смотря на образ Распятия, висевший в его шатре, произнес молитву: «Господи Иисусе Христе, благоволивый принять вольную страсть грех ради наших, сподоби и меня принять смерть от руки брата моего, и не сотвори ему в том греха». Помолясь, он лег на ложе. Убийцы, как дикие звери, ворвались в шатер и пронзили копьями его и любимого отрока Георгия, родом угрина, которого Борис имел всегда при себе и возложил ему на шею золотую гривну. Не сумев снять ее с шеи, они отрубили ему голову и потом избили многих других отроков. Бориса, еще дышащего, обернули в шатер, положили на колья, и повезли к Вышгороду. Святополк, узнав, что он дышит, выслал двух варягов «прикончать» его. Один поразил его мечом в сердце. Тело Борисово похоронили тайно при церкви Святого Василия в Вышгороде. Имена убийц летописец предал проклятию: Путша, Талец, Еловичь, Ляшко.

Святополк мог ожидать мести от родного Борисова брата, по отцу и матери, Глеба, князя муромского. Надо было извести и его, для предупреждения опасности. Он послал звать Глеба, якобы к занемогшему отцу. Глеб, «сед вборзе на коня», пошел с малой дружиной, «бе бо послушлив отцю». На дороге из Мурома близ Волги споткнулся у него конь, и он надломил себе ногу, однако же поехал далее, достиг Смоленска, который стоял тогда перепутьем между северными, южными и восточными городами русскими. Оттуда отправился он, как обыкновенно, водой, и остановился на Смядине в виду города. Здесь дошло до него известие от Ярослава, уведомленного сестрой Предславой из Новгорода, что отец их умер, что брат Борис убит Святополком, и что он не должен идти в Киев. Глеб облился горячими слезами, и по отцу, и особенно по брату, с которым связан был узами крови, и от которого, по старшинству, получал продолжение материнских наставлений о высокой христианской добродетели. «Увы мне, Господи, говорил он, как передает летописец, лучше умереть мне с братом любимым, нежели остаться одному на этом суетном свете. Где слова его, которые говорил он мне? Я уж не услышу его сладкого наказа. О брат мой! Если получил ты дерзновение у Бога, умоли, чтоб и мне принять такую же мученическую смерть!»

Она была уже близка! Посланцы Святополка плыли по Днепру, окружили корабль Глеба и обнажили мечи. Отроки его оробели. Начальник убийц, Горясер, закричал им, чтоб они убили своего князя. Повар Глеба, именем или родом Торчин, вынул тотчас нож и зарезал его. Тело брошено было на берегу между двумя колодами, а потом, чудесно узнанное, отвезено к братнему в Вышгород — два христианина, принявшие новое учение к сердцу, приложившие слово к жизни и запечатлевшие кровью преданность святому закону.

Святополк послал убить еще третьего брата, Святослава древлянского, который бежал было в угры, но был настигнут в горах, и начал княжить в Киеве, раздавая людям куны и всякое богатство.

Между тем как эти происшествия следовали одно за другим в Киеве, в Новгороде Ярослав, находившийся в коротких связях с норманнами и желавший утвердить их еще более, вступил в супружество с Ингигердой, дочерью Олава, короля шведского (1019). Долго длились переговоры. Отец дал согласие первому посольству Ярославову; но невеста, по свидетельству норманнских летописей, предъявляла одни условия за другими: сначала потребовала она себе за вено город Альдейгаборг с принадлежащей к нему областью. Послы Гольмгарда (так назывался у норманнов Новгород) обещали ей именем своего князя. Тогда она потребовала, чтобы ей позволено было выбрать в Швеции знаменитого мужа, который поехал бы с нею и получил на Руси тот же сан и силу, какую имел на родине. Послы и князь согласились. Она назначила в спутники себе родственника Рагнвальда, чего весьма не хотелось ее отцу, но она настояла на своем требовании: Рагнвальд был отпущен и получил Ладогу, которую долго держал с честью, платив дань Ярославу.