Дрейк
Шрифт:
Через пять минут стало ясно, что я впервые за это утро приблизилась к рискованной черте провалить задание. И дело было не в том, что я «не могла» прыгнуть в это зловещее место, а в том, что я совершенно не хотела этого делать.
Нет, логически, конечно, хотела. А вот душой противилась так, что сколько ни смотри на проклятую разрушенную стену с окном, а представлять рядом с ней себя – нет уж, увольте. Беда, да и только.
Раньше я не задумывалась о такой малости, как «собственное желание». Оно прилагалась легко и естественно, стоило увидеть красивые
Дрейк чем дальше, тем больше хмурился. Его нетерпение осязаемо витало в воздухе.
Небо, словно чуткая декорация к настроению, тоже испортилось: заклубились облака, собираясь в тяжелые дождевые тучи.
От черно-белой картинки, стоило на нее взглянуть, подташнивало.
– Дрейк…. Я не могу.
Тот ответил тяжелым давящим взглядом.
– Хочешь провалить тест?
В горле встал комок.
– Не хочу.
– Тогда делай.
Легко говорить, когда самому туда не идти. Я опустила фотографию, закрыла глаза и потерла лоб. Где же твоя рука помощи, Господь? Где твоя улыбка, госпожа Удача? Сейчас бы она мне очень пригодилась. Но лишь резкий порыв ветра стал ответом на мои воззвания. На лицо упали волосы, я отодвинула их привычным жестом, подняла фотографию и снова вгляделась в нее.
Неприятно засосало под ложечкой, усиливалось ощущение безнадеги.
Я могу. Должна смочь. Это не сложно. Я могу перемещаться туда, где все выглядит красиво или некрасиво. Никакой разницы….
Раззявливал беззубый рот провал окна, топорщились в стороны каменистые осколки.
«Нет, не могу. Не хочу туда».
«Должна. Попытайся. Всего один прыжок, и тест сдан!»
Чахлые кусты в том месте засохли, наверное, лет двести назад. Ни жизни, ни света, сплошная серость и уныние.
«Не могу!»
«Делай!»
«Не пойду! Оттуда веет чем-то нехорошим!»
«Дрейку нет до этого дела. Он не засчитает отрицательный результат».
Отчаяние нарастало.
Безглазо смотрели в пустое небо валуны.
Я попыталась представить, что перемещаюсь туда, но из желудка тут же поднялась тошнотворная волна.
«Не могу…. Не могу…. Не могу….»
«Тебя никто не спрашивает! Прыгай!»
Я едва не взвыла от бессилия.
«КАК прыгнуть туда, где тебе совсем не хочется быть?!»
«А ты представь, что забыла там свою любимую машинку! – вдруг предложил в ответ образ мальчика в красной куртке, с наклеенной на карман иллюстрацией из мультика „Тачки“. – А если забыла, то обязательно вернешься, чтобы забрать….»
От неожиданности я резко втянула воздух. Что это – подсказка из подсознания? Помощь свыше? Уж точно подобные слова не смог бы воспроизвести пятилетний ребенок. С другой стороны, какая разница кому принадлежит голос, если он подсказывает верные слова?
Черно-белая фотография вдруг перестала казаться такой уж зловещей. Ветер трепал ее уголки, норовил и так, и эдак согнуть тонкую бумагу.
А если действительно предположить, что там лежит нечто ценное? Что за этой обшарпанной стеной, за этой рухлядью
«Конечно, прыгнула бы», – ответ прозвучал хоть и с отвращением, но решительно.
Остатки сомнений ушли с очередным резким порывом. Нетерпеливое шуршание куртки Дрейка я слушала уже с закрытыми глазами. Мне стало не до него. Наливались цветом камни, делались плотными и настоящими, расправляли рядом когтистые пальцы кусты, материализовалась из ниоткуда обрушенная стена, становилась объемной, громоздкой, пугающе большой.
Дышать было трудно. Я открыла глаза.
С минуту осматривалась по сторонам, не имея сил сделать и шагу. Это было странное место, не просто заброшенное, а застывшее, будто простоявшее в таком виде тысячелетия. Неба не было, был ровный потолок – однотонный и блеклый, слишком ровный, чтобы быть созданным природой. Воздух не пах и не двигался, ни единое шевеление или хруст не нарушало давний сон уснувшего, умершего плато. Здесь не могло быть жизни по определению, как не могло быть ни света, ни времени.
«Неживое. Это все неживое», – пронеслась одинокая мысль, из-за неестественной тишины показавшаяся слишком громкой даже для мне самой.
Что здесь, черт возьми, случилось, чтобы вот так? Это не последствия ядерной войны и не внезапный людской уход – людей здесь никогда не было, просто не существовало с самого начала. Я не предполагала, знала это.
«Будто пронеслись Лангольеры….»
От неосторожного движения соскользнул под каблуком камень, съехал набок и затих, найдя устойчивое положение. Звук этот тут же поглотила тишина – жадная и голодная, казалось, она питалась и моими выдохами, хрипловатым шумом, испускаемым корчащимися от пыли легкими.
Конверт….
Найти этот чертов конверт и назад. Мальчику Никите снова спасибо, но попадать сюда не хотелось, теперь становилось очевидным почему.
«Будь у меня любимая машинка, я бы плюнула на нее в ту же секунду….»
Но Никита пропал, забылся, стал таким же далеким, как и его серьезный детский голос.
«Интересно, из какой квартиры этот мальчик?»
Вяло текли секунды. Бытовые мысли помогали сознанию не угаснуть, не поддаться, как сделало остальное окружение, забытью. Казалось, плотный воздух сопротивляется движению, как это подчас бывает во сне: хочешь бежать, а будто залипаешь в разлитом невидимом меду.
Вперед, скорее…. Что-то с этим местом не так.
Загрохотали под ногами, соскальзывая, шаткие камни. Я пробиралась по ним с осторожностью канатоходца – одно неверное движение и дело кончится вывихнутой лодыжкой или сломанной ногой. Осмотр выявил и другие разрушенные здания справа, позади, но стояли они далеко, кроме силуэтов неровно торчащих зубцов на фоне неестественно ровного неба ничего не разглядеть.
Наступая на особо неустойчивые участки, приходилось помогать себе ладонями. Вскоре они стали пыльными и царапанными об острые края. Валуны кусались, норовили осыпаться или обкрошиться в самый неподходящий момент, будто завидовали тому, что в ком-то еще теплилась жизнь.