Дрейк

Мелан Вероника

– Раздражает то, что при недостатке знаний, человек не отказывает себе в общении и не перестает о себе хорошо думать, в то время как ты себе позволить такого не можешь. Непринятие отличного от твоего подхода.

Я не сдавалась.

– А если твой мужчина прилюдно чавкает в гостях – это тоже злость на себя?

– Конечно, – легко парировал Дрейк. – Злость на то, что в свое время ты НЕ сделала правильный выбор, который бы позволил не стесняться собственного спутника. И на то, что у тебя не хватает смелости в силу каких-то причин изменить свое решение. Ведь других невозможно изменить «под себя», но можно выбрать тех людей, чьи

убеждения максимально схожи с твоими собственными.

Крыть было нечем.

Котенок сидел в миске с молоком четырьмя ногами и жалобно обтекал со всех сторон. Пить, впрочем, он так пока и не научился.

– Я неудовлетворен, Бернарда. Ты не приложила никаких усилий по анализу и контролю. Задание для тебя останется тем же и сегодня. Постарайся сделать так, чтобы завтра у нас появился шанс перейти к новому материалу.

Он указал пальцем на серебристые трансмиттеры – я с облегчением отлепила их с кожи и отложила в сторону. Экран погас.

На душе было скверно и грустно. Казалось, меня вывернули наизнанку и не увидели там ничего хорошего или достойного внимания.

Дрейк убрал кругляшки в специальную коробочку, отложил ее на покрытый бархатом выступ в стене и звякнул ключами от кинозала.

– Ты идешь?

Я, глядя в сторону, покачала головой.

– Я могу домой и отсюда. Мне без разницы.

«Уходи, – думалось мне. – Просто иди, чтобы до завтра нам не встречаться».

Позор за себя покрыл внутренности клейстером. Почему экран не отобразил хоть что-нибудь хорошее, что-нибудь, за что бы я получила доброе слово? Почему одни тумаки? Неужели совсем не отыскалось внутри качеств, которые бы стоило похвалить? Наверное, нет.

Я вздохнула.

Только мамы видят в своих чадах красивое и замечательное, все остальные видят то, что есть на самом деле.

Горько и обидно. Конечно же, «на себя» и «за себя».

Когда рядом зашуршала серебристая ткань, я встрепенулась, так как полагала, что Дрейк давно ушел. Но оказалось, он все это время стоял в дверях, наблюдая. А теперь подошел совсем близко и – о, ужас! – сел передо мной на корточки.

От неожиданности я отпрянула и уперлась в спинку стула. Еще одна лекция? Еще один тычок под зад, чтобы котенок захлебнулся в молоке и накрылся миской, как медным тазом?

Но серо-голубые глаза внимательно смотрели в мои, а слова не спешили нарушать повисшую в кинозале тишину. Еще никогда я не видела это императорское лицо так близко: нос с едва заметной «королевской» горбинкой, хорошо очерченные губы – не толстые, но и не карандашная линия, – красивый мужской рот, русые брови, а под ним этот «всевидящий» взгляд, от которого невозможно утаить секреты.

И впервые взгляд не давил. Это настораживало, заставляло теряться, гадать, переживать, волноваться. Что? Что не так? Какой «ценный» совет всплывет на поверхность следующим?

Но текли секунды, глаза смотрели в глаза, а советов все не было. Вместо этого возникло вдруг забытое ощущение из сна: передо мной друг, единственный и самый важный в жизни, тот человек, который многому научит и никогда не предаст, не оставит на произвол судьбы, защитит и обережет. Именно к нему можно прийти глубокой ночью, в любую погоду, именно он основная опора и якорь, которого хочется держаться. Держаться с любовью и гордостью. Слова – ничто. Этот взгляд есть все. Все, что по-настоящему важно, что

нужно знать и помнить, несмотря на поверхностную суету.

Эмоции хлынули потоком: доверие, тепло, ищущие касания пальцы, успокоение, гавань….

– Как во сне…. – от избытка чувств голос сделался хриплым, не своим.

А Дрейк улыбнулся. Спокойной, «знающей» улыбкой. И тепло в его глазах закружило голову и перехватило дыхание. Не может быть…. чтобы он мог так смотреть….

Когда за его спиной в серебристой униформе закрылась дверь, я так и сидела на стуле – третьем из пяти, в первом ряду – в полнейшей эйфории по совершенно необъяснимой причине.

Глава 9

За две недели многое изменилось.

Если раньше лекции казались тяжелыми для восприятия, а противный экран, казалось, извлекал из недр моей памяти только самое худшее, то с течением времени нареканий становилось все меньше, Дрейк указывал лишь на ключевые моменты, а многое с удовлетворительным кивком просматривал молча и почти сразу переходил к новым материалам.

Была в этом, помимо вправления мозгов Учителем, и львиная доля моих собственных заслуг: теперь на каждый случай вспыхнувшего раздражения, скользнувшей неприятной мысли или всплывшего не пойми откуда страха приходилось столько кропотливого анализа, что мозг тут же объявлял забастовку и переключался с негатива на хорошее, мол, «отстань, уже тошнит от хирургии», проще подобных моментов вообще не допускать, чтобы потом не «пилили». И следует заметить, что жизнь действительно стала легче, свободней и стократ приятней. Если бы мне довелось заняться столь тщательной проверкой эмоций «на вшивость» лет эдак в пять, то, возможно, к нынешнему моменту, к двадцати шести годам, моя скромная персона обрела уже терпимость и усидчивость самого Будды. Хотя как знать, как знать….

И все же результаты прилагаемых усилий очень радовали – теперь грубиянам доставались лишь царственные кивки и снисходительные улыбки, выскочкам и пройдохам – понимание, а критически оценивающим мою пышную фигуру взглядам – полнейшее равнодушие. Подобные «осмотры» почти не задевали меня не только потому, что для сохранения внутренней «глади пруда» прилагалось большое количество сил, а на холодильнике висела фраза, когда-то изреченная Коко Шанель: «Мне все равно, что вы обо мне думаете. Потому что я вообще о вас не думаю», но и потому, что рядом с этой фразой теперь висело меню, расписанное на неделю вперед и составленное для меня личным тренером-диетологом Кристиной.

Встреча с этой знаменательной личностью состоялась тем же знаменательным днем, когда за завтраком я плакалась Дрейку о своей неспособности считать калории. Уже через час после прихода домой в дверь позвонили, а на пороге объявилась улыбающаяся девушка-блондинка, стройная и миловидная, лет двадцати восьми-тридцати.

На контакт я, признаться, поначалу шла неохотно, но гостья сумела быстро расположить к себе, и после того, как мы разместились в гостиной, где я поведала о проблемах с весом и вредными привычками, она долго и очень подробно излагала мне, что и как нужно и важно менять в устоявшемся образе жизни. Причем, менять, по ее словам, не на время, а насовсем. Слова о том, что на некоторое время придется полностью отказаться от сладкого, мучного, жареного и еще много чего, втыкались в мою сластолюбивую душу подобно дротикам в поролоновый дартс и причиняли едва ли не физические страдания.