Дрожь
Шрифт:
Я ткнула кулаком ему в грудь.
— Ты ведь знаешь, что да. И с самого начала это знал.
Я попыталась ткнуть его еще раз, но он перехватил мои запястья. Какое-то время мы стояли и смотрели друг на друга: он сверху вниз на меня с застывшей на лице полуулыбкой, и я снизу вверх на него, этакая картина «Парень и девушка». Этот момент как нельзя лучше подходил для того, чтобы поцеловать меня, однако же он не поцеловал. Он просто стоял и молча смотрел на меня, и когда я сообразила, что вообще-то никто не мешает мне поцеловать его первой, улыбка уже сползла с его лица.
Сэм
— Я рад, — произнес он очень тихо.
Я застыла в той же позе, в какой оставил меня стоять Сэм.
— Ты должен был меня поцеловать! — возмутилась я.
— Я думал об этом.
Я не могла оторвать глаз от его мягких, печальных губ, точно таких же мягких и печальных, как и его голос. Наверное, неприлично было так таращиться, но я просто не могла перестать думать о том, как сильно мне хочется, чтобы он меня поцеловал, и как глупо так отчаянно этого хотеть.
— И что же тебе мешает?
Он наклонил голову и легонько коснулся моих губ своими. Прохладные и сухие, они были безмерно деликатными, однако же их прикосновение сводило с ума.
— Мне нужно поскорее в тепло, — шепнул он. — Холодает.
Впервые за все время я обратила внимание на ледяной ветер, пронизывающий до костей. Резкий порыв подхватил с земли опавшие листья и взметнул их в воздух, и на миг мне показалось, что я чую волчий запах.
Сэм поежился.
Прищурившись, чтобы лучше видеть его лицо в сумеречном свете, я внезапно поняла, что в глазах у него застыл страх.
Глава 25
Сэм
37 °F
Мы не бросились бежать обратно к дому. Перейти на бег значило признать нечто такое, с чем я не готов был иметь дело у нее на глазах, — собственную суть. Вместо этого мы двинулись вперед гигантскими шагами, не разбирая дороги, так что палая листва и сучья затрещали под ногами, а наше собственное шумное дыхание заглушало все остальные звуки наступающего вечера. Холодный воздух забирался ко мне за шиворот, все тело покрылось гусиной кожей.
Если не выпускать ее руку, все будет хорошо.
Любой неверный поворот неминуемо увел бы нас далеко от дома, но я не мог заставить себя сосредоточиться на окружающей местности. Перед глазами у меня вспыхивали и гасли картины человеческих тел, превращающихся в волчьи, — за годы, проведенные в стае, я видел сотни таких превращений. Воспоминание о первом разе, когда я стал свидетелем превращения Бека, пламенело в моей памяти, куда более яркое и живое, чем багровеющий за деревьями закат. Я помнил безжизненный белый свет, льющийся в окна гостиной в доме Бека, и то, как тряслись его плечи, в то время как он сидел, вжавшись в диван.
Я стоял перед ним и смотрел на него с высоты своего небольшого роста, лишившись дара речи.
«Уведите его! — закричал Бек в направлении коридора, хотя глаза у него были полузакрыты. — Ульрик, забери Сэма!»
Пальцы Ульрика больно впились мне в локоть, как сейчас впивались в запястье пальцы Грейс; она тащила меня через лес обратно туда, откуда мы пришли. За деревьями
Его сияющий ореол почти ослеплял меня, превращал деревья в темные силуэты, и внезапно я снова стал семилетним мальчишкой. В памяти так живо, совсем как наяву возник узор из звездочек на моем старом покрывале, что у меня подкосились ноги. Я цеплялся за плотную ткань, а она мялась и рвалась у меня в пальцах.
«Мама! — срывающимся голосом позвал я. — Мама, меня сейчас вырвет!»
Я корчился на полу в ворохе одеял, криках и рвоте, содрогаясь и хватаясь за пол в попытках уцепиться за что-то, когда в дверном проеме возник знакомый силуэт матери. Я вскинул на нее глаза, прижимаясь щекой к полу, и попытался позвать ее по имени, но не смог выдавить ни звука.
Она упала на колени и смотрела, как я превращаюсь в волка.
— Ну наконец-то, — вздохнула Грейс, выдирая меня обратно в окружающую нас реальность леса. Она запыхалась, как будто мы бежали. — Пришли.
Я не мог допустить, чтобы Грейс увидела мое превращение. Я не мог превратиться в волка.
Я проследил за взглядом Грейс и увидел, как из ледяной вечерней синевы выступило теплое красно-бурое пятно — дом Бека.
Вот теперь я побежал.
В двух шагах от машины все мои надежды обогреться в «бронко» разбились в прах в тот самый миг, когда Грейс тщетно дернула запертую дверцу. Ключи, болтавшиеся в замке зажигания, заколыхались от ее рывка. Лицо Грейс исказилось от бессильной досады.
— Придется идти в дом, — сказала она.
К счастью, можно было обойтись без взлома. Бек всегда оставлял запасной ключ за косяком задней двери. Я пытался не думать о ключах, болтающихся в замке зажигания; если бы мы не захлопнули их в машине, я уже был бы в тепле. Трясущимися руками я вытащил запасной ключ из тайника и попытался вставить его в замок. Меня уже начинало ломать.
«Живее, идиот. Живее».
Меня неудержимо трясло.
Грейс осторожно забрала у меня ключ, не выказывая никаких признаков страха, хотя она не могла не понимать, что происходит. Одной теплой рукой она накрыла мои, ледяные и трясущиеся, а другой вставила ключ в замочную скважину и повернула его.
«Господи, только бы было электричество. Только бы работало отопление».
Держа за локоть, она втолкнула меня в темную кухню. Холод упрямо не желал отступать; казалось, каждая клеточка моего тела промерзла насквозь. У меня начало сводить мышцы, и я, сгорбившись, закрыл лицо ладонями.
— Нет, — сказала Грейс ровным и твердым тоном, как будто отвечала на какой-то незначительный вопрос. — Нет, идем.
Она оттеснила меня от двери и закрыла ее. Затем рука Грейс скользнула вдоль стены, нашаривая выключатель, и — о чудо! — лампа над головой загорелась резким люминесцентным светом. Грейс снова потянула меня за руку, увлекая прочь от двери, но я был не в силах сдвинуться с места. Мне хотелось сжаться в комочек и плюнуть на все.