Дрожащая скала

Берте Эли

– Что вы затеваете, сударь? При такой болезни и слабости…

– Припадок не возвратится раньше завтрашнего вечера. Отправившись теперь же, я буду далеко от этого места, где прошлое в таком разладе с настоящим. Да и эта мягкая постель, которая не принадлежит мне более и на которой я лежал, мне кажется набитой колючками… Я уйду сейчас же. Конан, дай мое платье.

Старый слуга сначала отказывался, но не в силах более противиться настойчивости своего господина, подал ему великолепный прежний костюм его.

– Что это такое? – сказал Кердрен с улыбкой. – Ты хочешь

сделать меня предметом общего смеха. Зачем эта мишура, шитье? Подай мне платье, которое было на мне вчера.

– Этот костюм между тем как бы ваш, сударь: он был в комнате, в которую негодяи не входили, когда грабили замок, и я так заботливо берег его, дожидаясь вашего возвращения…

– Друг мой, дай мне мой бедный матросский костюм. Он соответствует моему теперешнему состоянию.

Но Конан был столько же упрям, сколько горд господин его. Он просил, умолял и кончил клятвой, что вчерашнее платье было сожжено "из уважения к чести фамилии". Между тем Альфред, решительно отказавшись надеть придворное платье и шитый жилет, заставил добряка, не перестававшего ворчать, найти круглую шляпу, длинный сюртук и скромные охотничьи панталоны, которые с трудом на себя надел.

Окончив при помощи Конана свой туалет, он хотел идти; но у него еще тряслись ноги и кружилась голова. Он принужден был сесть.

– Это так только на первый раз, – сказал он, – а там я буду покрепче. Немножко погодя можно будет идти! Сейчас пройдет.

В эту минуту вошла Ивонна и сказала, что из Сент-Илека пришел доктор.

– Доктор! – вскричал Кердрен, покраснев. – Но кто же приглашал его? Стало быть, в округе знают, что я здесь?

– Я тут ровно ничего не понимаю, – сказал, немного подумав, Конан, разве что… А что, в самом деле, сударь: ведь он пришел очень кстати. Примите его, а от него самого и узнаем, кто его прислал.

Альфред согласился на это, и Ивонна тотчас ввела доктора. Но их любопытство нисколько не было удовлетворено. Доктор был молодой человек, молчаливый и с ледяным взглядом. Еще недавно поступивший сюда, он почти никого здесь не знал. Его уведомили, по его словам, что помощь его необходима в замке де Лок, и он поспешил сюда, не имея больше никаких иных сведений.

Дав эти объяснения, он пощупал у больного пульс, задал ему обыкновенные вопросы и стал писать рецепт.

– Это пустяки, – сказал он со своей невозмутимой флегматичностью. – Отдых, спокойствие духа и питье, которое я прописал, не дадут горячке вернуться. Но если опять будут припадки, то известите меня.

Потом он встал, почтительно раскланялся и вышел.

– Да уж, не болтлив он! – сказал обманувшийся в своих ожиданиях Альфред.

– Дело! Дело! Он имеет, может быть, на то свои причины, – прошептал Конан. – Но, несмотря на это, говорят, он искусен, и нам надо подумать, как бы достать прописанное им лекарство.

– Конан, – спросил де Кердрен с замешательством, – как ты думаешь, дорого ли это будет стоить?

Старый управитель взглянул на своего господина. Мысль, что бедность могла довести владельца острова Лок до крайности – отказать себе в лекарстве, от которого зависели его здоровье, быть

может, сама жизнь, – терзала его до глубины души.

– Ах, сударь, – сказал он тоном упрека, – если вы не хотите ничего принять от тех, кто ограбил вашу фамилию, то не забудьте, по крайней мере, что все, что имеет ваш старый слуга, принадлежит вам.

– И я принял бы, друг мой, – с жаром отвечал Альфред. – Да, я принял бы от тебя без стыда, если бы действительная нужда… Но ты видишь, любезный Конан, что я лучше бы сделал, если бы не остался в Локе: сравнение настоящего с прошлым мучительно для нас обоих.

Он закрыл лицо руками и несколько минут был погружен в глубокое раздумье.

Вдруг по дороге к замку послышались голоса и раздался шум шагов. В толпе спорили, кричали. В одно мгновение от залпа ружейных выстрелов сотряслись окрестности.

– Господи Боже! Что это там? – вскричал испуганный Конан.

– Это, без сомнения, наш приятель законовед исполняет свое обещание, – сказал Альфред с горечью. – Он возмутил сент-илекцев, чтобы те помогли ему овладеть замком. Он мог бы между тем избавить себя от хлопот вести за собой столько народа. Ни ты, ни я, Конан, нисколько не расположены к сильному сопротивлению.

Говоря таким образом полунасмешливо, полупечально, он встал, взял со стола маленький узел, заключавший в себе кое-какие убогие принадлежности его туалета, завязанные в платок, который дал ему Конан, и потом с видом спокойным и решительным стал дожидаться, что будет.

Конан подбежал к окну и с живым беспокойством стал рассматривать приближавшуюся толпу.

– Что это? – вскричал он. – У них ружья и пистолеты! Неужели они осмелятся?.. Да нет, здесь есть и женщины, и дети, а вот и Каду со своей скрипицей… О, я узнаю, чего они хотят; и если у них дурные затеи… Останьтесь здесь, сударь. Я пойду приму их.

Он торопливо сбежал по лестнице.

Сначала слышны были переговоры у наружной решетки замка, потом раздалось оглушительное "ура", сопровождаемое новым залпом из ружей. В то же время тяжелые железные ворота повернулись на своих петлях, толпа ворвалась во двор, наводнила лестницы и коридоры, испуская неистовые крики.

Шум быстро приближался, но у дверей почетной комнаты глубочайшая тишина заступила место безумной стукотни.

Альфред, не зная, не атакован ли он, оставался неподвижен, будучи готов на все. Наконец дверь отворилась, и первым явился Конан, крича восторженным голосом:

– Вот он, друзья мой! Вот наш добрый господин, наш любимый господин… Бог возвратил нам его! Идите, идите все… Он будет так рад видеть вас!

– Да здравствует господин, – вскричала сотня голосов. – Да здравствует Альфред де Кердрен!

И вслед за старым управителем в комнату ворвалась целая толпа: здесь было почти все население острова Лок – матросы, рыбаки, земледельцы с их семействами. Они были в лучших своих платьях и держали в руках огромные букеты. В одну минуту Альфред был окружен, задавлен, задушен их ласками. Это было какое-то исступленное обожание. Одни овладели его руками и крепко жали их, другие целовали края его одежды.