Друг детства
Шрифт:
— Пудинг в духовке, — продолжала Элли, словно бы не расслышав ворчание старика, — и еще я приготовила салат из свежих фруктов.
— Еда для инвалидов!
Такой диалог был вполне обычен для них.
— Это здоровая, полезная пища, папа.
— Любая пища, которую можно съесть, не утруждая свои зубы, — это еда для инвалидов, — заметил он.
Как она уже убедилась, отец любил делать провокационные замечания на ее счет. Но в этот раз Элли почувствовала необычное раздражение.
— Жирное и жареное тебе вредно, — сказала она, теряя терпение, — и ты знаешь это лучше меня!
— Зачем так
В любом другом случае Элли бы и не подумала нападать на своего отца. Она обычно ходила перед ним на цыпочках, стараясь не обижать его, но это было раньше, когда она приезжала на каникулы. Нынче же совсем другое Дело, и оставаться вежливой все время просто не удавалось.
— Зачем спорить о каждой мелочи? — ответила она с той же интонацией. — Все мужчины одинаковы.
Они уставились друг на друга, и Элли с ужасом почувствовала себя вновь ребенком, пытающимся некстати продемонстрировать свой характер.
— Извини, папа, я не хотела тебя обидеть.
В эту минуту раздался звонок в дверь, и она побежала открывать.
— Бог мой! — произнес Джеймс с преувеличенным удивлением. — Женщины обычно всегда очень долго собираются. И вечно приходится их ждать. Должно быть, вы исключение, которое лишь подтверждает правило. А где ваш отец?
— На кухне, — ответила Элли.
Ей пришлось подождать несколько минут возле двери, пока мужчины разговаривали. Наконец Джеймс вышел, и они направились к машине. Садясь в нее, она сухо сказала:
— Мне бы не хотелось задерживаться допоздна. Это первый вечер отца дома, и мне кажется, он немного нервничает, что остался один.
Элли смотрела прямо перед собой, но заметила, что Джеймс слегка повернул голову и посмотрел на нее искоса.
— Мне не показалось, что он нервничает. Как прошел ваш переезд?
— Спасибо, хорошо.
По непонятной причине она почувствовала раздражение из-за того, что предприняла столько усилий, чтобы выглядеть привлекательной, тогда как можно было об этом не заботиться Она чувствовала себя гораздо уютней с волосами, собранными в пучок, и безо всякой косметики.
— А заходили ли вы в офис вашего отца?
— Да. Доктор Сельверн был очень любезен.
— Еще бы, — сказал Джеймс с коротким смешком. — Он видит в вас свою освободительницу. Готов побиться об заклад, парень ждет не дождется того дня, когда скинет всех пациентов на вас. Назвал ли он вам точную дату своего отъезда?
— В пятницу, — ответила Элли.
— Довольно скоро, да?
— А зачем ему болтаться здесь? — огрызнулась она. — Я вполне могу заняться всем сама, а затем начну подбирать кого-нибудь на его место.
— Не можете дождаться, когда вернетесь назад, к деловой лондонской жизни?
— Конечно. Это то, к чему я привыкла.
— Почем вы знаете, что вам не понравится что-нибудь более спокойное, если вы никогда и не пытались жить иначе? — спросил Джеймс с любопытством.
— Я не люблю спокойствия.
— Что вы хотите этим сказать? — Он бросил на нее быстрый изучающий взгляд.
— Я хочу сказать, что мне нравится быть в гуще событий.
Так ли это? Действительно ли она хотела сказать именно это? Ей показалось, что у него есть талант проникать в чужие мысли.
— Думается,
— Спасибо за ваш точный диагноз, но то же самое может ожидать и вас. Или мужчины умеют переносить стрессы без того, чтобы у них повышалось давление?
— Пожалуй, вы слишком любите спорить, — произнес Джеймс задумчиво.
У Элли не было времени ответить на его замечание, так как они подъехали к небольшому дорогому ресторану, зажатому между двух офисов.
Встретил их, по-видимому, сам владелец. Они с Джеймсом обменялись несколькими шутками, из чего Элли заключила, что ее спутник хорошо здесь известен. Их провели к столику в углу.
— Я бы порекомендовал вам эту рыбу, — сказал ей Джеймс, когда она пыталась разобраться в меню. Оно было составлено по-французски, без перевода, и поскольку французский она знала слабо, то с радостью согласилась на предложение Джеймса.
Казалось, что от их словесной войны, происходившей всего несколько минут назад, не осталось и следа. Неужели такие перемены настроения обычны для мужчин типа Джеймса Келлерна? — подумала она. Мой добрый Генри не таков, никогда не спорит, и слава Богу! Много лет назад, когда Элли в первый раз встретила Генри, она все еще явственно помнила ту боль, которую причинил ей Камерон Кларк. В сравнении с ним Генри показался ей большим глотком чистой воды после очень тяжелого путешествия через пустыню. А теперь она вновь могла оценить положительные черты Генри благодаря Джеймсу Келлерну с его самомнением, с его попытками вторгнуться в ее жизнь, которая в общем-то его не касалась, и с его желанием во что бы то ни стало самоутвердиться.
— Итак, — сказал он, когда им принесли вино, — что вам нужно, чтобы вы почувствовали себя как дома?
— Мне бы надо съездить в Лондон — уладить кое-какие дела. Возможно, придется это сделать в ближайшие дни, — ответила Элли, как бы размышляя вслух. — Нужно сходить в больницу, а также захватить одежду — того, что я привезла, хватит лишь на несколько дней.
— Разве доктору недостаточно белого халата?
— Да, — отвечала она с легким раздражением, — нам приходится носить белые халаты, но это отнюдь не означает, что под них мы можем надевать старое дырявое белье потому, что пациенты не смогут его увидеть.
В это время официантка принесла им закуски. Небольшие позолоченные тарелочки с артистически уложенным на них салатом.
— У меня улучшается настроение, когда я выгляжу хорошо.
— А что значит для вас выглядеть хорошо? Ну как бы вам хотелось выглядеть? — Он посмотрел на нее своими серыми глазами.
— Мне нравится выглядеть хорошенькой, — сказала она резко.
— А что нравится Генри?
— Пожалуйста, оставьте Генри в покое!
— Но почему? Мне всегда казалось, что женщины любят обсуждать с другими предмет своей любви. — Лицо Джеймса оставалось серьезным, но Элли с горькой усмешкой подумала, что он, вероятно, насмехается над ней. Была также еще одна причина, почему ей не хотелось заводить разговор о Генри: тот еще не знал о ее решении задержаться в Ирландии на какое-то время. Она намеревалась сообщить ему новость лично по приезде в Лондон. — А что сказал ваш отец, когда узнал, что вы задержитесь здесь?