Другая другая Россия

Ахмедова Марина

— Я…

— Нет-нет-нет, ты представь: заберет жизнь у близкого человека…

— Я отвечу. В тот момент надо защищаться и наказывать, но… потом, со временем, я, наверное, буду способна простить, потому что… может быть, и он — чей-то сын, чей-то отец. И найдется для него другой способ наказания, кроме смерти… Если он не маньяк, а маньяков не так уж много в этом мире.

— А как определить, маньяк он или не маньяк?

— Маньяк — психически больной человек, ему все равно, кого убивать.

— А то, что он берет в руки оружие и уходит в лес?

— Это — идеология.

—

И это хуже, чем быть маньяком! У маньяка только одно направление — он насилует или убивает только, допустим, стариков. А этот убивает всех подряд. Лучше быть маньяком. Если человек не понимает, когда мы говорим: давайте выберем правильную идеологию, если мы говорим правду, то послушайте нас, сядем и поговорим, все обоснования нашей правильности приведем из Корана, из сунн пророка. Но они не согласны.

— Если представить, что вас сейчас слышат все люди, находящиеся в лесу, что вы им скажете?

— Я? — как-то подозрительно мягко переспрашивает он, а потом его лицо едва заметно передергивается: — Будьте спокойны, билет на тот свет я вам обеспечу! Всем подряд.

— Это вы сейчас серьезно?

— Да.

— Написать это в интервью?

— Вот так и запишите — всем террористам и экстремистам, которые нарушают покой нашего народа… Их ждет смерть. Билет я вручу каждому лично.

— Вы меня прямо расстраиваете…

— Я просто отвечаю на ваши вопросы.

— Хорошо, я вам благодарна за искренность.

— Я не стараюсь кому-то понравиться. Но если вы спрашиваете мое мнение и вам интересно, как я делаю политику, я отвечаю, как есть.

— В Грозном открылись дома моды. Вы будете в них одеваться?

— Я буду в них одеваться, если они будут шить вещи лучше, чем те, которые мне шьют в Чечне.

— А вы что, одеваетесь в Чечне?

— Да, большая часть моей одежды сшита в Чечне.

— Но вы наверняка захотите, чтобы итальянские дизайнеры подгоняли свои модели под чеченские условия?

— Я хочу, чтобы они брали с нас пример.

— Когда закончится война?

— Где?

— В Чечне.

— Давно закончилась.

— А как же постоянные взрывы, боевики…

— А где их нет?

— В Москве, например.

— Ха-ха-ха-ха, — смеется он недобрым смехом. — Мы со своими боремся днем и ночью. У нас самая мирная республика. Мы не оставляем их в покое, поэтому они и появляются. А в некоторых регионах России убийств больше, чем у нас. У нас по-другому. У нас убийства террористического характера. У нас грабежей — ноль процентов, угонов машин — ноль процентов. Теракты тоже устраним, уничтожим шайтанов — и все, салам алейкум!

— Вы меня просто потрясли своим билетом на тот свет, — говорю я.

— Почему?

— Мне кажется, к людям надо по-другому относиться.

— Я к людям хорошо отношусь. Но они — нелюди. Чего им не хватает сегодня, когда мы строимся, открываем мечети? О сегодняшней ситуации наши предки и не мечтали. Ну почему надо уходить в лес? Почему надо брать в руки автомат и убивать людей?

— А может, лучше их об этом спросить, они бы рассказали…

— Я знаю их изнутри. Я семь тысяч человек домой привел — министров обороны

Ичкерии, дивизионных и бригадных генералов. Сам без оружия встречал их в горах, приводил домой, они сейчас живут со своими семьями, не воюют. Пашут, сеют, живут мирной жизнью, занимаются бизнесом. Я знаю истину. Вот пример: в Веденском районе отец погиб, мать вышла замуж, а сын обиделся на мать и ушел в лес. Но мы же не виноваты, что мать вышла замуж? И что, дать ему себя убить? Он сам инициатор. Как его остановить?

— Он просто слабый человек, который поддается чужому влиянию.

— И мы — что, должны ему давать нас убивать?! Или вам давать повод написать, что в Чечне убивают? Нет, мы их будем уничтожать, я вам это официально заявляю. Мы сейчас готовим хорошее спецмероприятие, и мы их уничтожим.

— А можно не уничтожать их семьи?

— Семьи мы и не уничтожаем. Я — один из тех, кто против зачисток. Семьям мы, наоборот, помогаем. Я их детей устраиваю на учебу. Бандит есть бандит. Но его сын и брат не виноваты в том, что он стал бандитом. У нас закон: брат за брата не отвечает.

— А почему уничтожать, а не судить? Ведь есть же суд…

— А что, мы не судим? Даже тех террористов, которые хотели себя подорвать, мы судим.

— Спасибо, — говорю я.

Кадыров вздыхает.

Гламур с шилом

За что Тина Канделаки получает пощечины.

Внизу камеры и операторы ждут ее комментариев. Звонят журналисты. Сегодня с утра — информационный повод. Ведущий телеканала СТС Михаил Шац обвинил Канделаки в доносе руководству канала на то, что они с женой снялись в роликах, призывающих приходить на митинг двадцать четвертого декабря.

— Это правда, что ты ходила к руководству канала и жаловалась на Шаца с Лазаревой? — спрашиваю я, и она поднимает лицо от чашки. На щеках — две полоски, но первое «нет» она произносит спокойно.

— Мы со Славой Муруговым дружим, часто созваниваемся. Особенно в конце года, потому что в это время подписывают все контракты. Мы созвонились накануне и обсудили какие-то рабочие моменты. Я спросила: «Слава, ты Сетевизор смотрел? Мишу, Таню видел?». В этот день все обсуждали собрание оргкомитета митинга в фейсбуке и в других социальных сетях. Слава сказал: «Нет, я не смотрел», и на этом разговор был исчерпан.

— Но какой-то повод для такого обвинения должен быть?

— А ты понимаешь, в чем дело… — Тина думает, и, кажется, сейчас готова припомнить еще одну подробность. — Я просто не знаю, каким образом возникают сплетни. Я не знаю, кто кому и что рассказывает, когда я вешаю трубку. Знаю только, что говорила сама. Но не знаю, откуда к Михаилу пришло такое исковерканное и несоответствующее действительности сообщение. Миша звонил Славе и спрашивал его обо мне и нашем разговоре. Но, как сказал мне Слава, он, конечно, не говорил о том, что я звонила и обращала внимание руководства на сомнительные ролики сотрудников СТС — последнюю фразу она произносит членораздельно, особо упирая на «сомнительные».