Другая другая Россия

Ахмедова Марина

— Да ты никогда не поймешь наших женщин: у тебя судьба другая, — он смеется и стучит кулаком по столу. — И захочешь понять — не поймешь. Это можно только ощутить. Но не дай бог тебе это ощутить! Ты будешь несчастным человеком. Ладно! Ты хочешь это понять?! Останься здесь. Завтра я отвезу тебя в Каспи. Его час назад заняли ваши войска. И там кричи, что ты русская, маши своим журналистским удостоверением. Это тебя не спасет. Тебя изнасилуют твои же русские! А потом перережут тебе горло!

—

Почему?

— Потому что ты красивая. А им нравятся красивые. Вот и все! Во-о-от! и-и-и! все-е-е!

— А вам?

— Что, мне?

— Вам не нравятся красивые?

— А при чем тут я?

— А при том, что я вас не звала — вы сами пришли, сели рядом и все это время пытаетесь меня трогать.

— Я тебя не пытаюсь трогать, я пытаюсь тебе объяснить то, что у нас происходит. И если тебя это задевает, значит, ты пытаешься по чуть-чуть это понять… Ты вся такая чистая — человек с другой судьбой. А она такая грязная, — он кивает на полную женщину. Она курит сигарету за сигаретой и молча слушает. — И я такой грязный, потому что сюда пришел. А ты вся такая чистая, ты вся такая красивая, ты — гражданка Российской Федерации.

— Обстоятельства наших жизней сложились по-разному, — говорю я.

— Дело не в том, что вы русские, а мы грузины. То, что вы делаете, это неприемлемая вещь. То, что вы делаете, и то, что мы делаем, не имеет оправданий. Это не-пра-виль-но! Я был на войне. Я только что пришел с войны. Что, не имею права прийти сюда?

— Имеете.

— Вот и все! Все! Все! Отстань тогда! Нет, не уходи… Лучше спрашивай. Спрашивай! Да, они наши женщины, и я пришел сюда развлечься. И что? И что?! Но несколько дней назад я был там.

— У вас кто-нибудь погиб?

— Да, погиб. Погиб! Погибли! А ты бы не стала воевать? Я из-за них буду воевать. Они наши женщины. Падшие, грязные, путаны — они наши женщины!

— У меня есть дети, но нет мужа, — полная женщина ломает только что начатую сигарету в пепельнице и вынимает из пачки другую. — Поэтому я здесь. Если бы детей не было, я бы сейчас была в Гори — защищала свою родину.

Я смотрю в стеклянную поверхность стола на наши отражения. В стекле почти не видно, какой у него странный подбородок.

— Я сюда пришел час назад и сразу им сказал: я не ваш клиент, вы мне не нравитесь, и теперь я сижу и пью. Потому что эти девушки мне не нравятся.

— А вы думаете, сами им очень нравитесь? — спрашиваю я.

— Может быть, не нравлюсь. Но они вынуждены. Но! То, что они делают, не так неправильно, как то, что делаю я.

— Я убиваю себя, — снова говорит женщина. Теперь на ее лице отражаются все эмоции. — Все, что я делаю, — это убиваю себя.

— Кто из вас несчастней?

— Я несчастней, — отвечает она.

— Нет, я, — говорит он. — У нее еще есть шансы на прощение. Каждый житель Грузии — солдат. Когда с автоматами входят в твой дом, ты еще не солдат, но ты житель Грузии. А потом уже и ты сам солдат, и она солдат.

За соседним столиком кричат пьяные — подзывают к себе девушек. Девушки не идут, и мужчины затягивают грузинский хор.

— Это ваши друзья? — спрашиваю я у него.

— Они тоже с войны. Поймите людей правильно, вояка — не плохой человек. Плохой тот, кто сверху приказы отдает.

— Но вы тоже сюда пришли и отдаете приказы этим девушкам. Вы платите и вы заказываете.

— Не захочет — откажет.

Зовет. Девушки действительно не идут.

— Что ты обо мне или о ней знаешь? — продолжает он. — Ты хорошая девушка, я это вижу. Но что ты душу нам выворчиваешь? Ё-моё. Ты неправильные вопросы задаешь! Спроси то, что нас всех интересует. Спроси про войну. Все у нас воевали: или так, или так! А если не воевали, то хотели воевать — и женщины, и мужчины!

Он кричит, но его голос все равно перекрывается хором сидящих рядом.

— Это не моя вина! Не моя вина, — он плачет. — Война идет… Пожалуйста… Пожалуйста, пожелай нам выжить. Эти женщины помогают нам выжить. Я не сплю с ними, они мне не нравятся. Я просто с ними разговариваю.

— То есть я сейчас выполняю роль этих девушек? Бесплатно?

— Абсолютно верно. Хочешь — заплачу, только посиди еще. Но они меня так не щиплют… И я хочу семью, детей. Наверное, да. Наверное, да, я сижу сейчас, говорю с тобой и думаю, что хочу семью и детей. Спрашивай. Давай, давай! Спрашивай!

— Несколько дней назад вы бомбили Цхинвал?

— Да, я бомбил Цхинвал!

— Значит, вы убивали женщин и детей?

— Убивал я или не убивал? Ты это спрашиваешь? Да, я убивал.

— Вы убивали мирное население.

— Но это война!

— Но это мирное население — женщины и дети.

— Я не знаю, убивал ли я детей и женщин.

— Вы стреляли по домам?

— Да, я стрелял по домам.

— Значит, вы убивали детей и женщин.

— Заткнись! Заткнись уже!.. Там рядом сидели снайперы, поэтому мы стреляли.

— Пусть там хоть сам черт сидит… А вы убивали женщин и детей.

— Да… может быть… ты права… Уходи, а?

— Вы третий раз на войне, вы сами все знаете, но вы находите для себя оправдания. В отличие от нее, — я указываю на полную женщину. Она бледнеет и, не мигая, смотрит на него — ждет ответа.

— Почему? Не знаю почему, — он становится очень тихим. — Хочешь, я тебе скажу? Только пойми… Я защищался.