Другая другая Россия
Шрифт:
— А в Москве дагестанцев называют тупыми баранами, — говорю я, обхватывая барана руками.
— Я так не считаю, — Алимирза проводит ножом по горлу барана, тот вздрагивает у меня под руками, но не сопротивляется. — Я считаю, что все люди одинаковые, только на языках разных говорят.
Из горла барана фонтаном хлещет густая яркая кровь и поливает уже начавшую желтеть траву. Баран хрипит. Края раны похожи на рот, который старается схватить воздух.
— А в Америке есть такие люди, как мы? — спрашивает Алимирза.
— Наверное,
Ноги барана обмякают. Кровь течет струйкой, но сердце бьется сильней. Глажу его бока. Алимирза смеется. Баран хрипит, пытаясь сделать вдох разверстым горлом.
— А вы думаете, куда бараны попадают после смерти?
— Конечно в рай. А что ты делаешь? — спрашивает он.
— Помогаю ему уйти из жизни.
— Нам Всевышний дает их, чтобы резать. А когда наши дагестанцы в Москве режут баранов на Курбан-байрам, ты смотришь?
— Нет, я против того, чтобы они их резали в Москве.
По телу барана волной проходит дрожь. Конвульсии становятся сильней, потом его начинает мелко трясти. Я смотрю на часы: он умирает уже пять минут. Я заглядываю барану в глаза — они гаснут, жизнь уходит… Алимирза садится на барана коленями и закуривает.
— В Дагестане есть и космонавты, и другие грамотные люди, — говорит он.
У Вашалава нож тоже с цветной рукояткой. Теперь он садится перед бараном. Делает надрез по колену, переламывает хрящ. Аккуратно рассекает ножом шкуру, идет до груди, от груди до горла. Делает вертикальный разрез до хвоста. Из-под хвоста выкатываются круглые какашки, и Вашалав выковыривает их из отверстия ножом.
— А душа чабана куда попадает после смерти?
— Не знаю, об этом мне грех думать. Есть такие, которые ножки по живому режут, чтобы быстрее продать, — он отрезает барану голову. Подходит овчарка и в ожидании укладывается неподалеку. — Мы не едим каждый день мясо. Только одного-двух баранов режем в месяц для себя.
— А ты знаешь какие-нибудь стихи?
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, была французу отдана. — Он вынимает из кармана маленькую дощечку, засовывает ее под шкуру барана и проводит снизу вверх, отделяя шкурку от мяса. — Ведь… — спотыкается, забывая слова.
— …были схватки боевые, — подсказываю я.
— Ведь были схватки боевые, — поспешно повторяет он, передернув плечами, будто желая показать, что слова «Бородино» принадлежат только ему. — Да говорят еще какие…
Он вынимает из барана селезенку и, трижды на нее плюнув и трижды сказав «бисмилла», выбрасывает ее в сторону озера.
— А некоторые люди перед смертью не могут произнести: «Аллах акбар!» — говорит он, ломая барану хребет. Из надреза вываливаются кишки и желудок. — В ад попадают за то, что не слушаются родителей, воруют и кого-то убивают.
Вашалав говорит с сильным акцентом. На нем резиновые штаны. Моя белая футболка заляпана кровью. Вернувшись из армии, Вашалав торговал на рынке, потом пошел в чабаны. Он не ворует и не убивает людей. Он не знает,
Иногда в горах Вашалав поет. Иногда ставит капканы на волков. Иногда, когда он спит, завернувшись в бурку, овцы подходят и облизывают его лицо. Ему постоянно снятся сны, но баранов он в них не видит. Ему снится армия или как он гуляет с друзьями по парку в Махачкале и смотрит на людей. В горах людей очень не хватает.
Через час Вашалав уходит со своей отарой в горы. Я бегу за ним, упираясь палкой в кочки, карабкаясь по крутым склонам.
— А кем ты мечтал стать?!
— Бухгалтером!
Доходим до пирамидной горы. Один ее бок белый: почва сошла, обнажив каменную породу.
— Вашалав, а ты веришь, что горы со временем седеют и умирают? — спрашиваю чабана, пока мы поднимаемся все выше и выше, оглядываясь на овец.
— Эта будет разрушаться. Эта гора скоро умрет. Но мы не увидим.
Ветер хватает его слова и уносит. Он летает здесь неслышный. Солнце палит.
— Вот видишь те горы, — он показывает рукой вдаль. Я не вижу — тут кругом горы, но киваю головой. — Там есть каменное село. В нем все окаменело: и люди, и животные. Это было наказание. Однажды одна женщина смотрела ночью на звезды и загадала желание — чтобы вместо снега зимой шла мука. И, короче, какой-то путник пришел к ним в село зимой, увидел, как они с мукой обращаются, не экономят, и ушел, не дождавшись утра. «Чтобы вы все окаменели!» — сказал он, и звезда исполнила его желание.
— А разве плохо, когда много еды?
— Плохо. Люди работать перестают. Для земли это вредно.
К вечеру спускаюсь вниз, Вашалав с овцами остается наверху. Иду, опираясь на посох, чтобы не сорваться с горы.
— Эй, Вашалав, — говорю я на прощание. — А что тебе приносит радость? Почему тебе хочется жить?
— Завтра! — кричит он.
— Что — завтра?!
— Мне хочется жить, потому что завтра будет завтра!
Почтальон
Очередной последний день из жизни нормального человека.
«Почтальон» — это дурацкий голливудский фильм. Действие происходит в постапокалиптическом будущем: Америка в хаосе, в стране бесчинствует банда новоявленных феодалов; бродяга-артист находит труп почтальона и сумку с письмами, чтобы не умереть с голоду, начинает разносить их по адресам и неожиданно для себя оказывается единственной надеждой всей нации. Люди заново налаживают друг с другом связи, у почтальона появляются тысячи последователей, и эта простая работа приводит к возрождению страны. Вячеслав Переверзев из деревни Черная Речка Рязанской области этот фильм не смотрел. Но происходят с ним те же самые вещи.