Другая женщина
Шрифт:
– А как же вы Насте про отца объяснили?
– Да, это была проблема! Пришлось похоронить, к сожалению. Якобы авария. Ведь там жена, дети. Я совсем не хотела ничего разрушать! Потом у них все постепенно наладилось. Как ни странно, именно я помогла ему вернуться в семью.
– И вы никогда не чувствовали себя обделенной?!
– Нет, что вы! Я так благодарна судьбе! У нас с мужем детей не было, и я уже потеряла надежду. Муж умер, а потом я встретила Диму, и вот…
– Диму?! Надо же! Моего тоже зовут…
И в этот самый момент вернулись Антошка с Настей, притащившие пакетик с пачками мороженого для
– Мам! Ты представляешь?! Мам!
– Антон! Не кричи так, сколько раз говорить!
– Мам, а у Насти такая же фамилия, как у нас! Артемьева! Правда, здорово?
В голове у Тамары вдруг что-то щелкнуло, и, еще боясь поверить до конца, она медленно спросила у Людмилы:
– А кто он по профессии? Ваш Дима?
– Дима? Программист.
– А Настя когда родилась? В каком месяце?
– В марте, чуть-чуть не дотянула до восьмого…
Тома вскочила и дрожащим голосом сказала детям, которые смотрели на нее с удивлением:
– Мы сейчас же уходим! Катя, Антон, пошли!
– Мам, ты что?! Мы же хотели… с Настей…
– Мама, с тобой все в порядке?!
– Тамара, что случилось?!
– Голова! Мигрень! У меня бывает! – Голова у нее болела очень редко, но надо же было как-то объяснить свой порыв. В уме у Томы крутились обрывки разговора с Людмилой и, словно пазлы, складывались в четкую и ужасающую картинку: тоже москвич… женат… гораздо моложе… приехал в командировку… программист… очень эмоциональный, тонко чувствующий человек…
Артемьев Дима!
И если Настя родилась в марте, то встретились они с Людмилой в июне!
Девять лет назад!
Как раз тогда, когда у них с Димкой…
Как Людмила сказала? Была сложная ситуация?
И Настя!
Она так напоминает ее собственную Катю!
Обе светленькие, с серыми глазами…
Значит…
Обе похожи на своего отца.
Боже мой!
Весь мир для Тамары перевернулся. Она решительным шагом направилась к выходу из парка, дети, переглянувшись, последовали за ней – они знали: когда мать в таком настроении, ей лучше не перечить. Катя виновато обернулась к изумленной Насте и растерянной Людмиле:
– Простите, пожалуйста! Не знаю, что на нее вдруг нашло? Мы вам очень благодарны за экскурсию! И вообще!
– Да ничего страшного, не переживай… Мигрень – это очень тяжело, я знаю…
Томка Шилова и Димка Артемьев знали друг друга с младенчества – выросли в соседних квартирах. Жили они в подмосковном поселке Филимоново, располагавшемся километрах в пятнадцати от Кольцевой. Вроде бы недалеко от столицы, но на редкость неудобно – электрички останавливались редко, особенно после того, как станцию переименовали в платформу.
Застроен поселок был хаотично и неравномерно: деревенские улицы с пасущимися козами и квохчущими курами, овраги, неожиданные лесочки, одинокая кооперативная кирпичная пятиэтажка, в которой и жили долгие годы Шиловы и Артемьевы, пока Димка с Томкой не купили квартиру в райцентре; остатки деревянных бараков и два крошечных микрорайона: первый состоял из трехэтажных домиков, построенных еще в 1950-е годы, а второй – из белых хрущоб в пять этажей.
Семьи Шиловых и Артемьевых удивительным образом походили друг на друга, как негатив и позитив в фотографии: если у Артемьевых отец
Димка с Томкой тоже представляли собой некое единство противоположностей: тихий задумчивый мальчик не расставался с книжками – бойкая энергичная девчонка была главной заводилой класса. И даже внешне они совершенно разные: светловолосый Димка, хрупкий и болезненный в детстве, к концу школы сильно вытянулся и окреп, а смуглянка Томка, буйными черными кудрями пошедшая в деда, так и не выросла, чему втайне сильно огорчалась.
Их общая подруга Варвара однажды так объяснила разницу человеческих темпераментов: «Энергии всем людям одинаково отмерено, только у нас с Димкой она спокойно по организму растекается, как вода в пруду, а у тебя, Том, ей разгуляться негде, вот она и прет наружу! И вышел из тебя веник с мотором. А мы с Доном – спокойные, как в танке».
Димка, получивший свое прозвище Дон Артемио с легкой руки учительницы литературы, усмехался про себя: он один знал, чего стоит это спокойствие. Прозвища были почти у всех в классе: Варька, конечно же, Варежка, а Томку все звали Тигрой. Никто уже не помнил, откуда взялась эта кличка, но в Томке действительно было что-то от тигренка, готового чуть что зарычать, прыгнуть и оцарапать. А то и укусить. Вот и сейчас – она вспыхнула и вскочила, зашипев:
– Спокойные они! Сонные тетери, вот вы кто! Живете, как жвачку жуете: ах-ах, лютики-цветочки! Ну и целуйтесь теперь друг с другом, раз так! – и побежала от них к пруду.
– Тигра! Эй! Ты что?!
– Да брось, Дон, – тихо сказала Варька. – Вечно ты вокруг нее пляшешь! Остынет, придет. Подумаешь, чего я такого сказала-то?!
– Она на веник обиделась.
– Да чего обидного-то?!
Но Дон ее уже не слышал – побежал догонять Томку. Тигра сама знала, что вспыльчивая. И обидчивая: иногда так накатывало! Просто насквозь пронзало иглой горькой обиды. Вот как сейчас. Конечно, разве они могут понять, каково это – смотреть на всех снизу вверх! Метр пятьдесят пять! И сколько ни тверди себе: «Мал золотник, да дорог», лучше от этого не становится. Вон Варька – вокруг нее мальчишки так и вьются! Еще бы – спортивная, красивая! И грудь что надо, а у нее самой сплошное недоразумение. И кудри эти дурацкие! Нет бы как у Варьки – прямые, пепельные…
Как всякой женщине, Томке решительно не нравилась ее собственная внешность. Она много часов провела, пытаясь как-то распрямить непослушные завитки, и в конце концов стала очень коротко стричься, назло всем. И нос у нее не такой, как надо, и губы слишком узкие, а глаза – вообще кошмар! Глаза были зеленые в коричневых крапинках, словно в веснушках, а в левой радужке одна такая «веснушка» оказалась очень большой – словно глаз хотел было стать карим, но передумал. И как Димка ни уверял ее, что это очень мило, Томка не верила.