Другие времена
Шрифт:
С утра опять шел дождь. Унылый, бесконечный, Вербицкая в своем номере работала над ролью Людмилы. Она читала ее то целиком, то по кускам. Отдельные сцены пьесы радовали, другие приводили в отчаяние, и она удрученно выкрикивала: «Не будет!», «Не будет!»
К двенадцати часам она устала и решила выйти на улицу. Пусть дождь, пусть снег, надо подышать воздухом.
Взяв зонтик, она вышла в коридор и, все еще ощущая усталость, не спеша направилась к вестибюлю. У самого вестибюля она остановилась и невольно приоткрыла дверь в холл.
То, что она увидела,
На креслах, обитых красной кожей, сидели вчерашние мальчишки и девчонки в обыкновенных, ничуть не экстравагантных одеждах. Не было среди них только мальчика с очень светлыми глазами.
Посередине холла в величественной позе, выгнув свою красивую длинную шею, гордо распрямив еще по-девичьи узенькие плечи, стояла рыжая Лида Савельева.
– Дети, – сказала она глубоким и низким шепотом, удивительно похожим на знаменитый шепот Вербицкой. – Дети, – еще понизила она шепот, и он был слышен во всех уголках холла, – дети, сейчас же прекратите это!
Мальчишки и девчонки, сидевшие в креслах, дико захохотали, засвистели, а рыжая девчонка, став, казалось, на голову выше, двинулась так, будто хотела смести все со своего пути. Приняв позу трагической актрисы, она выбросила вперед королевским жестом правую руку и загремела могучим голосом (откуда у этой пигалицы такой голос?!):
– Я – Вербицкая!.. Я заставлю вас слушаться меня!.. А ты, ты... ты! – показала она на нескольких ребят. – Вы больше не будете жить в этом доме! Это говорю вам я – Вербицкая!
– Ура!.. Ура!.. Точная копия, – заорали мальчишки и девчонки.
В ужасе, гневе, стыде, что ребята могли увидеть, как она подглядывает за ними, Нина Сергеевна побежала к себе в номер. Нет, она хотела бежать – и не могла.
Каких-нибудь двадцать шагов было от холла до номера, но Вербицкая прошла их с трудом, задыхаясь, держась правой рукой за стенку, а зонтик, который она несла в левой, все время падал. Она поднимала его, и он снова падал.
В номере Нина Сергеевна, как была, в дубленке и сапогах, упала на кровать.
Это было ужасно, оскорбительно! Это было издевательством над ней, знаменитой актрисой, любимицей Средневолжска.
А эта сопливая девчонка!.. Рыжая обезьяна!.. Как она смеет паясничать, передразнивать?! Они кричали: «Очень похоже... Точная копия!..»
– Безобразники! – громко закричала Вербицкая. – Клоуны! – крикнула она еще громче, и эти возгласы немного успокоили ее.
Сняв пальто и сапоги, она накинула халат и стала ходить по комнате, чтобы окончательно обрести покой. «Похоже!.. Точная копия!.. – повторяла Нина Сергеевна. – Мало ли теперь пародистов. Каждый бездарный артист копирует талантливо. Копия?.. Но откуда у этой девчонки такой голос, владение жестом?.. Культура движения... И главное, она не копирует, она играет меня. Чепуха!.. Все это мне почудилось!.. Обезьяна, мартышка! .. Ее нужно наказать. Пусть Артемий Павлович серьезно поговорит с ее отцом. Этого оставить нельзя».
Приняв такое решение, Нина Сергеевна позвонила в город. Артемия Павловича дома не было. «Дура я, – подумала
В театре подошла к телефону секретарша Вербицкого Лизонька..
– Артемий Павлович на репетиции, – сказала она, – а кто его спрашивает?
– Стоит мне уехать на три дня, и вы уже не узнаете мой голос, Лизонька, – съязвила Вербицкая.
– Ой, извините, – откликнулась Лизонька. – Я сейчас, Нина Сергеевна.
Прошло минуты три.
– Добрый день, душенька, – раздался в телефонной трубке мягкий, чуть картавящий голос Вербицкого. – Я рад, что ты позвонила. Ну как, «будет»?
Помолчав, Нина Сергеевна сказала:
– Я не об этом. Работает у нас в театре гример Савельев?
– Конечно, ты же его знаешь, отличный мастер.
– А есть у него дочь Лида?
– Кажется, есть... Ну конечно, есть. Я ее видел два раза. Оранжевая такая девочка, приятная.
– Приятная? Ты думаешь о ней, как о девочке с танцплощадки, а это – талант.
– Талант? – удивился Вербицкий. – Вот уж не...
Нина Сергеевна резко оборвала его:
– Не перебивай меня, это – настоящий, редкий талант. У нее и голос, и пластика, и умение постигать жизненную натуру. Поверь мне, что эта девчонка может стать настоящей актрисой. Ты должен взять ее в нашу студию.
– Позволь, – виновато сказал Вербицкий, – но, помнится, отец говорил, что она хочет идти в какой-то электрический техникум.
– Чушь! – взорвалась Нина Сергеевна. – Электриков много... Ты должен!..
– Послушай, душенька, – робко запротестовал Вербицкий, – но ведь отец он, а не я.
– Ты – главный режиссер, ты обязан заботиться о будущем театра.
– Хорошо, я поговорю с ним, я серьезно поговорю, – пообещал Вербицкий. – А как твоя роль, «будет»?
– Будет! – звонко, совсем молодо воскликнула Вербицкая. – Будет!
Поездка
Тане Строк
Папа спал, положив голову на плечо мамы, а она, крепко сжимая коленями сумку с продуктами, тоненько посвистывала носом.
«Ну и пусть спят, ну и хорошо! – подумала Тася. – А то начнут приставать: «Тася, ты, наверное, хочешь есть? Скушай пирожок с повидлом. Тася, отодвинься от окна, тебе надует. Тася, закутай горло шарфом». Пусть спят до самого Ленинграда».
Неужели они скоро будут там? Только шесть часов езды на автобусе, четыреста километров от Лопахина, а доехать не могут уже три года. Все собираются, да что-нибудь мешает.
Смешно, Тася родилась в Ленинграде и ничего о нем не запомнила. А как ей помнить, если ей всего два года исполнилось, когда они оттуда уехали. Где они потом только не жили: и в Баку, и на Украине, и на Волге. Папа – нефтяник. Где нефть, там и он. Мама – зубной доктор. Для нее работа всюду найдется, в каждом городе, даже в Москве. Но не может же она папу оставить! Ездит с ним всюду и жалуется: «Надоело мне по свету мотаться!.. Кочуем, будто цыгане. Осесть бы на месте, жить, как нормальные люди».