Другие времена
Шрифт:
– Ну, пошел!
– Гляди, какой у меня парень, - заулыбался Волнухин, - весь в меня, тоже, как батька, хочет быть возчиком. А конь мой нравится? Другого такого во всем Гужтрансе нет. Смотри - грудь, а бабки! Жаль только, что казенный, не свой! Закурим, что ли?
Взяв у Рыкова две папиросы, Волнухин одну положил за ухо и, закурив другую, стал размышлять вслух:
– Я вот все думаю, Геннадий, у тебя знакомства есть. Может, разрешат нам с тобой лошадку приобрести?
– Не выйдет, Саша.
– Жаль. А то
– Нет, Саша, - сказал Рыков.
– Ладно, обойдемся, Волнухин своим рукам везде приключения найдет. А где ты Вовку прихватил?
– Я у вас дома был.
– Поедем, папа, - потянул Сашу за рукав Вовка.
– Погоди ты, - оборвал его Волнухин.
– Видел Катерину? Хороша, а? Это ты ее еще в полном параде не наблюдал. Приоденется, чище какой генеральши будет.
– Папка, поедем!
– ныл Вовка.
– Отцепись ты!
– цыкнул на него Волнухин.
Он вынул папиросу из-за уха, закурил и продолжал:
– Видел шкаф у нас? Там и платьев, и пальтов у Кати хватает, а когда я к ней пришел, ничего за ней, в общем, кроме красоты, не числилось. Пятый год живем вместе, вот только записаться не можем. Я предлагаю, а она смеется: "Я и без бумажки полностью твоя". Красивая она, Катя, а счастья ей до меня не было. Муж попался никудышный, прижил с ней двух девок и бросил. Старшая, Света, и личностью, и характером вся в Катю, а младшая, Галя, - некрасивая она, но сердце у нее золотое. Весь дом полностью на ней.
– Папка, прокати!
– настойчиво потребовал Вовка.
– Вот прилип!
– огрызнулся Волнухин.
– Ладно уж, поехали. Так тебе, Геннадий, наверное, дровишек принести? Жди вечером! А ну, Орлик!
– закричал он и ударил лошадь вожжами по гладкому крупу.
Всю зиму Волнухин снабжал Рыкова дровами. Дрова были сухие, жаркие. Попадались и тоненькие дощечки от продуктовых ящиков, и задымленные горбыли, и даже обломки старой мебели.
Приносил он сразу огромную вязанку, которой хватало на несколько топок, с грохотом сбрасывал ее на пол и при этом торжествующе заявлял:
– Видал! Пусть другой столько припрет. У него жила в животе лопнет.
Силой своей он очень хвалился и говорил, что все Волнухины были силачами.
Как-то рассказывал он Рыкову:
– Это еще до революции было. Меня тогда и в природе не значилось. Пахал мой батька землю, и завязла у него соха в борозде. Тащит он, тащит, и вытащить не может. Задумался, сел отдохнуть. А его конь пытается соху с места сдвинуть. Посмотрел на него батька и говорит: "Не тужись, Гнедко: если я не могу, куда тебе!"
– А он жив сейчас, твой отец?
– спросил
– Помер. Лет пятнадцать назад помер. В деревне у меня одна сеструха живет. Незамужняя. Дом, можно сказать, пустой стоит. Я бы там со всем семейством разместился.
– Ну и забирай всех туда.
– Ишь что придумал, - усмехнулся Саша.
– Катерина всю жизнь в городе прожила. К колхозным делам она не приспособлена. Нет уж, лучше пускай сидит дома. Волнухин всех вытянет, не сомневайся. Вот скоро работенка предвидится доходная. Тут один деятель сруб купил, хочет в дачу преобразовать. Он думал цельную бригаду нанять, а я один подрядился.
– И справишься?
– недоверчиво спросил Рыков.
– Справлюсь, - решительно сказал Саша.
– Перевезу и поставлю. Понимать надо, мне деньга нужна. Катя мечтает, чтобы я ей котиковую шубу купил. В общем, как потеплеет - сразу примусь.
После этой беседы Рыков не видел Волнухина месяца два. Пришла весна, печи перестали топить, и "дровяной король", как называл Сашу сосед по квартире, экономист Григорий Ефимович, не навещал Рыкова.
Рыков встречал Катю несколько раз у ворот, где она, как сытая, гладкая кошка, грелась на солнце.
Однажды они столкнулись при выходе из кино. Катя была, как сказал бы Саша, "в полном параде". На ней было зеленое габардиновое пальто, на голову накинута голубая косынка. В одной руке она держала маленькую лакированную сумочку, другой прицепилась к высокому гривастому молодому человеку. Заметив Рыкова, она улыбнулась своей ленивой улыбкой и, не сказав ни слова, проплыла мимо.
Спустя неделю объявился и сам Волнухин. Это случилось в воскресенье. В квартире все еще спали, и только тетя Лиза гремела кастрюлями на кухне.
Сначала Рыков услышал ее резкий, визгливый голос:
– Топаешь, лешай, носит вас тут!
Потом без стука в комнату ввалился Саша. На нем по-прежнему был неизменный ватник, туго перетянутый ремнем. Рыков давно не видел Сашу и поэтому мог заметить, как сильно он изменился. Лицо его осунулось, стало землисто-серым, под глазами появились грязно-сиреневые круги.
– Чего разглядываешь меня, как девку?
– с недоброй усмешкой спросил Волнухин.
– Страшен стал? Ладно, все расскажу. Чаю сегодня хлебать не будем.
Он вынул из кармана брюк пол-литровую бутылку водки и сказал:
– Давай стаканы и закуску, только не очень-то старайся, не обедать пришел.
Рыков поставил на стол два граненых стакана, тарелку с чайной колбасой и хлеб.
Волнухин налил водку в стаканы, выпил свою порцию и, вяло пожевывая кусочек колбасы, сказал:
– Наблюдаешь? Думаешь, Волнухин пьяница? Это я недавно приобщился, лечусь. Да ты пей, а то нам не понять друг друга.
Рыков отпил немного из стакана, Волнухин вылил оставшуюся в бутылке водку в свой стакан и начал рассказ: