Другой Париж: изнанка города
Шрифт:
– Нет, конечно! – присвистнул старик. – Не одна.
Я еще глубже вжался в землю, щеками ощутив колючую пожухлую траву. Он что, с ума сошел? Я видел, как дядя Янош напрягся и побагровел.
– С кем она была? – спросил он.
– Со мной, конечно! Разве старый парижский клошар Мориа оставил бы в Венсенском лесу одну такую красавицу, племянницу друга, почти что дочь? – спросил бездомный, хохоча и игриво хватая дядю Яноша за рукав.
Багровость лица Яноша почти моментально сменилась больничной бледностью. Он опустился
– Ну и напугал ты меня, Мориа. Нельзя же так!
– Выпьешь травяной чай с ромом, Янош? У меня как раз вода вскипятилась. Полегчает!
– Пожалуй, выпью, – вздыхая, согласился цыган. – Время идет, а ты не меняешься. Чай с ромом на рассвете – это в твоем репертуаре!
– А чего мне меняться? Мне и так хорошо! Ты же знаешь, я завис между временами, следовательно, вечен! – рассмеялся Мориа, хлопоча с бутылкой и чашкой.
– Неисправим! – безнадежно махнув рукой, констатировал барон, понемногу успокаиваясь. – А где сейчас Моника?
– Спит еще моя пташка! – не моргнув глазом ответил старик. – Как дитя, спит! Ночью болтали с ней допоздна.
– А можно я на нее посмотрю? – неуверенно спросил цыган.
– Только тихонько, не разбуди ее. У нее были тяжелые дни.
Дядя Янош крадучись направился к шалашу и приотворил дверь. Несколько секунд он с умилением смотрел внутрь, потом на цыпочках вернулся к костру:
– Правда, спит! Давай свой чай!
Цыган залпом проглотил чашку огненного ароматного чая и расслабился.
– Все-таки никто лучше тебя чай не заваривает! – причмокнул он. – Впрочем, как и кофе.
– Успокоился, хлопотун? – деловито спросил Морис. – Шакшуку будешь? Помнится, ты любил яичницу…
– А, давай! – махнул рукой цыган. – И еще рому, пожалуй, плесни. В расстройстве я.
– А что такое? – вполне невинно полюбопытствовал Мориа, ловко поджаривая лук на сковородке.
– Я думал, пророчество Леонисии уже начало исполняться. Испугался. Может, пронесло. Ложная тревога.
– Ты думаешь…
– Тот молодой парень, он так смотрел на нее! А она на него! Я думал, все, стрелки сошлись, ничего не изменишь.
– Кто знает… – Мориа влил на сковородку яйца, присыпав их мелко нарубленной зеленью со специями.
– Ты думаешь, все обойдется? – с надеждой вопросил дядя Янош, глядя на старика.
– Я думаю, все будет, как будет. А ты не переживай понапрасну, лучше поешь.
– Классная шакшука! – похвалил цыган. – Ты молодец!
– Со времен Марокко рецепт помню. Давно это было…
Дядя Янош поспешно доел яичницу, выпил еще чаю и встал:
– Ну, пошел я. Надо приглядывать за цыганами. А то разбредутся, как бараны без пастуха…
– Добро.
– А Моника… Она у тебя останется?
– Пусть будет там, где ей хорошо! Она большая девочка, сама решит.
– Ты уж приглядывай за ней, Мориа. Ты же все знаешь… – немного заискивающе
Мориа, негромко насвистывая что-то, возился с посудой и сделал вид, что не слышал последней ремарки.
– Ступай, Янош. И за Монику не беспокойся. Она тут под надежной защитой.
– Да… Спасибо, Мориа.
Барон поглубже надвинул шляпу и удалился, несколько раз рассеянно оглянувшись. Убедившись, что все стихло, я поднялся с земли и отряхнулся, разминая озябшие конечности.
– Что, замерз, герой? Давай тоже чаю с ромом хлебни. Бодрит! И шакшука как раз осталась. Говорят, ее очень любил Артюр Рембо в свой африканский период. Сейчас позавтракаем!
В этот момент, протирая удивленные глаза, из шалаша показалась встревоженная Моника.
– Вы не спите? – спросила она. – А мне такое приснилось…
– Что, принцесса моя?
– Как будто сюда дядя Янош приходил и Тимоша искал.
– Это только сон, моя красавица. Умывайся и приходи к нам. Мы как раз собирались завтракать.
– А я как раз такая голодная! – улыбнулась Моника и посмотрела на меня. Я вдруг смутился.
– А мы с твоим приятелем решили сегодня пойти на Пер-Лашез! – торжественно сообщил Мориа.
– Что? – удивилась Моника и посмотрела на старика пристально. – С чего бы это?
– Не знаю, давно не был. Соскучился. Завтракаем – и в путь!
Мы поели и помогли старику убрать посуду. Он явно воодушевился и пребывал в прекрасном настроении, напевая что-то себе под нос.
– Ты уверен, что мы хотим именно на Пер-Лашез? – озабоченно посмотрела Моника на старика.
– Более чем! – ответил он весело. – Я там не был почти семь лет. Интересно глянуть, что изменилось.
Минут через тридцать мы выдвинулись с места стариковской стоянки. Уверенно он повел нас тропинками и закоул ками, мы пересекли окружную дорогу и направились в сторону кладбища. На удивление, старик шел в весьма хорошем темпе.
– Вот тут прачечная, где я стираю белье. Вообще-то, она для рабочих, которые дорогу обслуживают. Но я давно подружился с ними. Один раз в неделю они оставляют дверь в прачечную открытой. Тогда я прихожу и делаю постирушки.
– А ты хорошо знаешь маршрут! – удивился я, глядя, как старик ловко срезает расстояния, петляя переулками.
– Тимош! Я этот город знаю как свои пять пальцев. Еще с семидесятых. Он подобен призраку, мое наваждение. Я бежал от Парижа полжизни, чтобы вторую половину провести в его душных объятиях. Это иллюзия, что есть один Париж. Парижей десятки, сотни, миллионы – столько, сколько людей, которые его видят, сколько книг написано о нем и сделано его фотографий. Париж – город-фантом, он сам давно забыл, какой он есть на самом деле. Впрочем, мы почти у цели. Тимош, Моника, вы любите кладбища так же, как люблю их я?