Другой Париж: изнанка города

Лайдинен Наталья Валерьевна

– Прорвись на другую сторону! Прорвись на другую сторону!

Несколько мгновений длилась показавшаяся бесконечной пауза. Я видел, как один из полицейских покачнулся и прислонился к стенке склепа.

– Я знал, что так будет! – прошептал он.

У старого хиппи из пальцев выпала самокрутка. Ее подобрала сидящая на земле девица и сделала несколько отчаянных жадных затяжек. Американец продолжал тупо снимать видео, перестав жевать жвачку. У всех присутствовавших были совершенно одинаковые глаза – широко распахнутые то ли

от ужаса, то ли от удивления. Моника прижалась ко мне всем телом, не очень понимая, что происходит. Я машинально продолжал обнимать ее.

Первой пришла в себя девчонка с портретом. С диким воплем: «Моджо! Я знаю, ты здесь!» – она бросилась прочь от могилы в направлении уже замершего голоса. За ней последовали остальные. Только обкурившаяся девица с самокруткой продолжала сидеть на земле, поглаживая могильную плиту и блаженно улыбаясь.

– Что произошло? – спросила меня Моника взволнованно. – Тот голос… Чей он был?

– Не знаю, – растерялся я. – Он очень похож на голос Моррисона. Наверно, чей-то дурацкий розыгрыш. Не волнуйся.

Один полицейский помогал второму, совершенно бледному собрату по профессии не потерять лицо и поскорее подняться. У того начиналась истерика.

– К черту это проклятое место! – визжал он. – Я хочу ловить бандитов, воров, но только не стоять больше на этом долбаном кладбище, около могилы этого придурка! Я тебе говорил, он мне снился уже трижды, как он из могилы выходит и ржет над нами, «фак» нам показывает!

– Спокойно, спокойно! – второй полицейский пытался телом прикрыть своего товарища и закрыть ему рот.

– Жду не дождусь, чтобы кости этого ублюдка обратно на родину выслали! Много чести этому наркоману и алкашу, чтобы его французская полиция охраняла! Я лично напишу бумагу в мэрию!

– Ну что? Как вам последнее пристанище грешника? – вдруг раздалось сзади. Нам на плечи легли чьи-то руки.

Мы с Моникой одновременно вздрогнули и обернулись. Там, посмеиваясь, стоял старый добрый Мориа. Он подошел к могиле и минуту простоял, глядя на нее и задумчиво качая головой.

– Да, Джим Моррисон, не скучно тут тебе, – вздохнул он. – Наколбасил ты за свою недолгую жизнь – теперь сполна расплачи вайся!

Через несколько минут разбежавшийся народ стал разочарованно подтягиваться обратно, все еще оглядываясь по сторонам.

– Эй, старик, ты не видел тут… такого молодого черноволосого красавца? Вот такого! – тыча пальцем в плакат, пристала к Мориа экзальтированная девица. – Я точно знаю, он только что был тут. Мы все слышали его голос…

– Не знаю я, о ком ты! – прошамкал наш экскурсовод. – Никого не видел. Гулял тут себе.

– Черт! Бестолковый глухой дед! – выругалась девица и, рыдая, в изнеможении опустилась на соседнее надгробие. – Такой шанс упустили!

– Надо отсмотреть пленку в инфракрасных лучах! – вдруг заявил американец. – Я в Интернете читал, что призраки так проявляются.

– Да, можно будет кучу зеленых срубить, если сам Моррисон проявится! Продать потом на телевидение, – озабоченно подтвердил второй. – Это же сенсация! Чур, я – в доле!

– А

меня ты заснял? – спросил парень, который снова взял в руки гитару. – Ведь именно когда я пел, Джим появился. Наверно, я вызвал его духа своим голосом! Мне тоже полагается гонорар!

– Насмотрелись бардака? – вдруг, перестав паясничать, совершенно серьезно спросил нас Мориа. – Пошли отсюда! Сейчас еще экскурсия подойдет, я там, пока вас ждал, слышал. Называется «Тур к могиле Джима Моррисона». Со всей Европы придурков через Интернет собрали.

– И такое бывает? – изумилась Моника.

– И не такое тоже, – успокоил старик.

– Интересно, как бы воспринял все это сам Джим, если бы был жив? – риторически спросил я.

– Моррисон мертв! – взвился старик. – Он не переворачивается в могиле, но его душа горит в адских языках такого пламени, что вы себе и представить не можете эту боль, сводящую с ума с утра до вечера! Боль от того, что энергии Диониса разрушили не только его самого как личность, как поэта, – но и сотни, тысячи таких вот идиотов, которые молятся на него, как на икону! – Мориа показал в сторону могилы, где толпились фанаты. – За это он навечно проклят, это его самое страшное наказание!

– Не знаю, – усомнился я. – Для многих, для меня тоже, Джим Моррисон – знаковая фигура. Символ свободы, преодоления комплексов, границ…

– Ты ничего не знаешь о границах. Многие из них условны, а многих и вовсе нет. Люди сами придумывают себе оковы… – Старик перешел на шепот, сдувшись в одно мгновение, как воздушный шарик. – Скоро будет темнеть. Кладбище – не лучшее место, где нужно быть в сумерках. Им тут только местные кошки рады. Они сами скользят туда-сюда, как тени между мирами.

Моника сделала круглые глаза и сильно толкнула меня в бок. Я не решился продолжать дискуссию.

– Кстати, я здорово проголодалась после нашей прогулки! – стараясь быть веселой, заявила цыганка.

– Да и Улисса пора кормить! – эхом отозвался старик.

Мы отправились в пристанище Мориа.

Радостным лаем нас издалека поприветствовал пес.

– Негоже собаке весь день на цепи сидеть! – вздохнул Мориа, разматывая длинную веревку и выпуская соскучившегося пса на волю. – С собой брать тоже не всегда хорошо, особенно когда идем в такие места. Да и случайных прохожих Улисс отпугивает. Знаешь, как он у меня оказался?

– Расскажи! – попросила Моника, гладя довольную собаку по мохнатой голове.

– Я его в луже подобрал года три назад. Совсем кроха, едва на ладони помещался. Мокрый, жалкий, дрожал весь. Думал, не выживет он. Спрятал под свитер, принес сюда. Согрел ему молока, неподалеку нашел бутылочку, соску из резиновой перчатки сделал. Так он, стервец, целую чашку разом высосал! Лег, лапы в разные стороны растянул, пошевелиться не в состоянии. Уснул. А тут зверушка какая-то в кустах зашуршала, – может, белка пробежала. Так он тявкать начал. Еле-еле так, очень смешно было. Я сразу решил: выживет – будет доб рая охранная собака. Оказался добрый, очень умный. И меня всегда охраняет. Сейчас накормим его…