Другой Париж: изнанка города
Шрифт:
– Ты? – Моника удивленно подняла на меня огромные черные глаза. – Как?
– Я закончил Институт военных переводчиков. Потом долго работал военным корреспондентом. А потом… бросил все к чертовой матери!
– Пошли в парк! – сказала Моника и взяла меня за руку.
Она провела меня между деревьями в укромный уголок, где стояла незанятая скамейка.
– Тут можно от всех спрятаться! – шепнула девушка. – Когда я была маленькая, мы тут часто гуляли. А потом сидели и болтали. Мориа учил меня читать по книге стихов Рембо.
– Ничего
– Я точно не знаю… – помялась девушка. – Он такой умный! Раньше мне казалось, что он вообще все-все знает. Мориа не хотел, чтобы я смотрела в его прошлое, но несколько раз я…
– Ты на самом деле можешь смотреть в прошлое? – скептически уставился я на цыганку. – Это не шутка для туристов?
– Обижаешь! – надулась Моника. – Мы, цыгане, многое можем. Только иногда запрещают…
– Кто запрещает?
– Я не могу тебе этого сказать.
– И что ты увидела там, в его прошлом?
– Оно на самом деле кажется отрезанным. Знаешь, такое бывает, когда человек умер… Жизнь как будто разделена на две половины. Может быть, клиническая смерть была или кома.
– Мне трудно это понять.
– Я знаю. Там было много всего – денег, женщин, успеха… Неизвестно, кем он был. Но точно – выдающимся человеком, очень знающим, умным. Может быть, политиком. Кем-то весьма известным! А потом была черная ночь и новая жизнь. Дядя Янош говорил однажды, что Мориа сошел с ума. Может быть, это и так. Знаешь, у него бывают иногда такие странные состояния, как сегодня…
– Неужели он никогда не говорил тебе ничего о прошлом?
– Нет. Но пару раз вспоминал какую-то девушку. Я слышала, он шептал ночью во сне что-то про девушку с рыжими волосами… Я не спрашивала его никогда. А еще он был влюблен в мою мать. И несколько раз приезжал на юг Франции, чтобы увидеть ее. Два или три раза они встречались. Тогда он был моложе и еще ездил по миру. А потом устал и поселился тут.
– Почему же у него не сложилось с твоей матерью?
– Да что ты! – вскинулась Моника и сверкнула глазами. – Она же была цыганка! Из очень старинного рода.
– И что с того? Она любила его?
– Наверное, да… – помолчав, признала девушка. – Но ее силой выдали замуж за моего отца Романа. Она была беременна мной, когда в последний раз приехала к Цыганской Марии. Мориа обещал ей не приезжать, но все равно приехал… Я не знаю, что у них тогда было, но у нее начались преждевременные роды, и она умерла. Никто не виноват в этом. Вскоре моего отца убили. Цыганский барон, мой дед, позволил Мориа общаться со мной, он знал, что я могла быть и его дочерью. Есть пророчество в роду…
– Какое пророчество? – насторожился я.
– Не хочу говорить об этом.
– Ладно… – Я помолчал. – Тогда можно, я скажу?
– Говори.
– Моника! Я должен тебе кое в чем признаться! – выдохнул я. – За эти дни ты мне стала очень дорога.
– Расскажи? – тихо попросила Моника.
– У меня было чувство к одной девушке в Чечне. Заремой звали. Ее родственники помешали нашим отношениям и увезли ее в горы. Она среди своих стала вроде как заклейменной. Потом мне рассказали, что вроде бы она покончила с собой… Мне было ужасно плохо. Потом были всякие события, после которых я бросил военную журналистику и стал стрингером. Сейчас я пишу только о том, что мне интересно.
– Ты не простой вагабонд… – сказала Моника, пристально глядя на меня. – На самом деле ты не просто бродишь по Парижу, у тебя есть цель.
– Я не совсем такой, ты, наверно, права. У меня на самом деле есть цель… – Я помялся: мне не хотелось окончательно разочаровывать Монику. – Я тут по заданию французского агентства новостей, мне надо написать материал о клошарах, поэтому уже два с половиной месяца, почти три, я скитаюсь по улицам, общаюсь с людьми…
– А со мной ты почему общаешься? Тоже материал собираешь? – с вызовом вспылила девушка и попыталась встать, но я удержал ее.
– Нет, нет! Ты – это совсем другое. Со времен Заремы… У меня не было такого чувства. Ни к кому! Я хотел поговорить с тобой серьезно. Моника, я хочу быть с тобой. Давай уедем со мной в Москву. У меня есть квартира. Я буду много работать, ты сможешь учиться, если захочешь. Я смогу нормально зарабатывать, чтобы ты ни в чем не нуждалась…
– Я никуда не поеду! – взорвалась Моника, выдернув свою руку из моей. – Ты обманул, ты использовал меня! Я думала…
– Моника! Но послушай… Я правда…
Я готов был встать на колени и умолять ее не уходить, но цыганка взмахнула черными волосами, как птичьим крылом, и побежала куда-то в кусты. Я пробовал догнать ее, но бесполезно: она лучше меня ориентировалась в этом парке.
Через несколько мгновений я остался один. И только тень Эйфелевой башни угрожающе нависала надо мной.
Когда я вернулся в пристанище Мориа, он сурово зыркнул на меня и промолчал.
– Где Моника? – спросил я.
– Уже спит.
Я сделал быстрый шаг в сторону шалаша, но старик остановил меня:
– Не здесь. Она в таборе.
– Я могу пойти к ней? Сейчас?
– Не стоит. Ложись спать. Похоже, ты наломал больших дров.
– Ты мне можешь открыть секрет, о каком пророчестве она го ворила?
– Она сама тебе скажет, если захочет. Попытайся не повторять чужих ошибок. Хотя, возможно, уже поздно.
Больше старик не проронил ни слова. Я рассудил, что утро вечера мудренее, завалился в спальник и, несмотря на душевный разлад, мгновенно уснул.
На следующее утро я поднялся довольно рано, надеясь опередить старика. Но он уже не спал (или еще?) и сидел у костерка, помешивая угли.