Друзья встречаются
Шрифт:
– Н-да… приятная, нечего сказать, встреча…
– Красков!
– воскликнул Никишин, обретая наконец дар слова.
– Вот именно, - кивнул офицер. Следователь Красков, только что из Берна. Приобщившись к европейской культуре, вернулся к вшивым российским пенатам. К вашим услугам!
Он прищурился и сделал гримасу (должно быть, нарочно), напомнившую Никишину прежнего Краскова. Никишин, уверивший себя в полном равнодушии к настоящему, будущему и прошлому, испытал приятное волнение, увидев старого товарища.
– Ну что же, поговорим, что ли?
– сказал Красков и сделал рукой пригласительный жест.
Никишин тяжело поднялся и присел к столу. От скамьи к столу протянулись за ним грязные следы. Никишину стало неловко. Он смущенно кашлянул и спрятал ноги под стол. Ему пришло на ум, что он со своими бахилами, с неряшливой бородкой, с нечесаными, свалявшимися под старой пыжиковой шапкой волосами выглядит деревенщиной.
А впрочем, почему бы ему и не выглядеть деревенщиной? Это лучше, чем быть хлыщом. Он снова вступил с Красковым в давний спор и, вытянув из-под стола обутые в грязные бахилы ноги, принялся в упор рассматривать его.
Но Красков не проявил и тени смущения и позволял себя обозревать, не теряя своего безмятежного вида. Казалось, он даже испытывал удовольствие - тонкие губы тронула беглая усмешка. Он коснулся узкими пальцами настольного пресс-папье и сказал спокойно:
– Ну и заварил же ты кашу! Дернул тебя черт впутаться в эту идиотскую историю.
– Черт вас дернул затевать эту идиотскую историю!
– озлился Никишин.
– Я ни в чём не виноват. Я ничего не сделал такого…
Красков небрежно повертел в руках пресс-папье.
– Не сделал ничего такого… - сказал он снисходительно.
– Как будто нужно что-нибудь сделать, чтобы оказаться виноватым!
– Это что же? Новая теория права? Бернская, что ли?
– Архангельская, - сказал Красков, - архангельская, и не теория, а практика, и весьма тебя касающаяся.
– Чую, - поморщился Никишин, - а ты, что же, в представителях этой практики ходишь или как?
– До некоторой степени.
– Интересно узнать, до какой степени?
– Узнаешь.
– А всё-таки, если не секрет, в чём же меня обвиняют?
– спросил Никишин, стараясь казаться равнодушным.
– Пустяки. Попытка к освобождению арестованного большевика. Вооруженное сопротивление при попытке задержания. Сокрытие сведений о красных партизанах в окрестностях Кандалакши. Половины этого достаточно, чтобы в наших условиях поставить к стенке. Вторая половина - просто излишняя роскошь.
Красков откинулся на спинку стула. Никишин машинальным движением взял пресс-папье в руки и сказал медлительно:
– Шутить изволите,
С внезапной злобой он швырнул пресс-папье на стол.
– Это идиотство, слушай! Это вранье, за которое морду набить надо! Я иду с охоты, вижу, они бьют ни в чем не повинного старика. Я кричу: «Стой!» Поручик хватается за револьвер, я ему пригрозил незаряженным дробовиком. Большего мне сделать не удалось. Комендант и его подручные увели избитого старика, а я пошел своей дорогой. При чем здесь партизаны, совершенно не понимаю, и вообще, всё брехня и нет ни одного факта…
Никишин сорвался. Красков сочувственно вздохнул.
– Факты… - проговорил он равнодушно, - н-да… фактов, может, и нет, но есть рапорт коменданта.
– Ну, и что из этого?
– А то, хотя бы, что при наличии рапорта можно обойтись и без фактов. Понял?
– Понял, - сказал Никишин багровея.
– Вполне…
– Ну, вот и отлично!
– одобрил Красков.
– Ну, вот ты и сволочь!
– произнес Никишин.
– Сволочь… К тому дело и шло… И раньше… Тогда, ещё в гимназии…
Красков холодно поглядел на Никишина
– Возможно. Не смею спорить. Я никогда не гонялся за добродетелями. Они мне не удавались. Я на них, так сказать, не настаиваю.
Они замолчали. Теперь они поняли, что им вообще не о чем было говорить.
Почти пять лет назад, расставаясь на перекрестке возле «Золотого якоря», друзья юности дали слово снова увидеться, встретиться. И вот случай свел их раньше срока, и они видели, что разошлись вовремя и сходиться вновь нет никакой нужды.
– Ну что ж, допрашивай!
– сказал Никишин грубо, и Красков впервые отвел глаза, избегая злых и горячих глаз Никишина.
– Вот что, - сказал он, не глядя на Никишина.
– Ситуация такова, что здесь тебе не открутиться. Поручик Кандалакшский столько наплел, что тебя почитают здесь важным преступником, этим и обязан ты пересылкой в Кемь. Впрочем, ты должен был бы, по существу, быть отправленным в Мурманск, но тут у меня с поручиком состоялась некая комбинация. Я узнал о тебе и устроил это приятное свидание. Комбинацию следует продолжить и отправить тебя не в Мурманск, где тебе солоно придется, а в Архангельск. Там ты затеряешься в общей массе арестованных, а я дам заключение, по которому…
Красков поднял глаза и взглянул на Никишина. Он увидел чужое лицо. Оно было грязно и обветренно. Нечесаные волосы торчали во все стороны клочьями. Глаза смотрели остро и враждебно.
– Собственно говоря, - сказал Никишин и вдруг засмеялся, - собственно говоря, ты ведь и всегда был сволочью. А что касается Архангельска, то я не имею ни малейшего желания туда возвращаться.
Красков закусил губу и придвинулся к столу.
– Осел… - сказал он медленно.
– Азинус… - и положил перед собой лист бумаги. Потом взял перо, задумался и глянул рассеянным взглядом в окно.