Ду Фу
Шрифт:
Ду Фу не ошибся: унылые звуки солдатских рожков преследовали его на горных тропах, напоминая о том, что война еще не кончилась и опасность подстерегает на каждом шагу. Эта скорбная песнь войны вызывала в нем большую грусть, чем осенний плач обезьян над затихшей вечерней водой, который так любили описывать поэты. Дым солдатских костров стлался по сухой траве, и издалека слышалось жалобное ржание коней. Война... вот уже два года не стихает война, и конца ей не видно... В середине пути Ду Фу удалось все-таки раздобыть лошадь - ему помог в этом некий генерал Ли, которому поэт подарил на прощание стихотворение (стихи в эту пору рождались в нем с удивительной легкостью, и он мог писать их по любому поводу, словно подчиняясь тому «внезапному озарению», которого подолгу ждали буддийские монахи, сидя над дымящейся чашей крепкого чая). Если древние говорили, что сидеть лучше, чем стоять, то Ду Фу теперь сказал бы, что ехать верхом гораздо лучше, чем идти по каменистым дорогам. Конь ему достался добрый, и поэт быстро домчался до знаменитого Дворца Нефритового Цветка, построенного более ста лет назад императором Тайцзуном, а ныне почти разрушенного и заросшего сорной травой. Блуждая среди мрачных дворцовых развалин, Ду Фу испытал внезапное чувство тоски, отрешенности и оторванности от всего мира:
КакЕму захотелось как можно скорее домой, и всю оставшуюся дорогу он почти не останавливался. И вот наконец деревушка Цянцунь, где живет его семья. Ду Фу, конечно, не ждут и даже не надеются, что он вернется. Тем радостнее его приход и счастливее встреча;
ЗакатВ своем сиянье золотомПоток лучейБросает на равнину.Когда я гостемВозвращаюсь в дом,Меня встречаетГомон воробьиный.И домочадцыТак изумлены,Что я для нихКак бы окутан дымом:Из бурьГражданской смуты и войныСлучайно яВернулся невредимым.Соседи за стеной,Сойдясь в кружок,Не устаютСудачить и толпиться.Густеет мрак.Но я свечу зажег,Чтобы всю ночьРодные видеть лица.(«Деревня Цянцунъ», стихотворение первое)Родные лица его близких все те же (каждая черточка так хорошо знакома), только время, нищета и невзгоды оставили на них свой отпечаток. На стареньком халате жены - сто заплаток, и кажется, он вот-вот распадется на мелкие лоскутки. Ее веки припухли от слез и бессонных ночей, а руки загрубели от тяжелой работы. Бедная женщина, как страшно она закричала, когда Ду Фу появился в дверях, и с каким отчаянием бросилась к нему, словно стараясь убедиться, что его возвращение не призрак, не сон, не мираж! С такими же отчаянными воплями окружили Ду Фу и дети, цепко хватая его за одежду и словно боясь, что он вновь уйдет надолго. Ду Фу с горечью заметил, как неестественно бледен (белее снега) его старший сын - Жеребенок. Да и вправду подумать, какой уж там румянец, когда в доме нечего есть, а в холодную пору не выйдешь на улицу, потому что нет теплой одежды. Вот и мелькают у Жеребенка босые грязные пятки, когда он бегает по полу: чулки и обувь не купишь на скудные гроши. У девочек (вторая дочь Ду Фу родилась несколько лет назад) одежда не лучше - коротенькие рубашонки едва прикрывают колени. Но это вовсе не печалит дочурок, они пока не задумываются о собственной бедности. С каким любопытством они набросились на коробки с косметикой, которые Ду Фу привез в подарок жене: тотчас же принялись их разглядывать, вертеть в руках и даже нюхать. Подражая матери, они сделали себе смешные прически, нарумянили щеки и - вкривь и вкось - подкрасили брови. Затем вместе со старшим братом окружили отца и, дергая его за бороду, стали приставать с самыми разными вопросами. Ду Фу пришлось рассказать обо всех своих приключениях - о том, как его схватили мятежники и, навьючив на спину тюки с поклажей, погнали в Чанъань, как он бежал из плена и с какими трудностями пробирался в стан нового императора.
Когда у детишек начали слипаться глаза, их уложили спать, а Ду Фу с женой еще долго разговаривали у мерцающей свечи. Успокаивая жену, он говорил, что война скоро кончится. Непременно кончится. Император призвал на помощь войска уйгуров, обещавшие разгромить мятежников. Уйгуры - сильные воины. Их кони мчатся быстрее ветра, а мечи сверкают на солнце, словно горный лед. Конечно, они сумеют справиться с бандитами, и в стране снова воцарятся мир и спокойствие... На следующее утро, едва поднявшись с постели и выйдя во двор, Ду Фу услышал почтительный стук в ворота: соседи явились его проведать и по обычаю принесли с собой вино и угощение:
Пять почтенных стариковПришли,ПожелалиСтранника проведать.Чайники с собоюПринесли -ПросятИх изделие отведать.ИзвиняютсяЗа вкус вина -Некому теперьРаботать в поле.Все ещеНе кончилась война -И подарокСкромен поневоле.«Разрешите мнеИз слабых силСпеть в ответНа то, что вы сказали».Спел я песню,Спел и загрустил.Поглядел -И все полны печали.(«Деревня Цянцунь», стихотворение третье)В домашних хлопотах и заботах, в разговорах с соседями быстро промелькнули первые дни возвращения, а вскоре деревушку Цянцунь облетела неожиданная весть.
ОСВОБОЖДЕНИЕ СТОЛИЦЫ
Ду Фу оказался прав, обещая жене, что войска уйгуров помогут императорской армии освободить Чанъань. 13 ноября 757 года в северо-западных окрестностях столицы состоялась решающая битва с мятежниками, в которой уйгурская конница нанесла сокрушительный удар по противнику, а пехота завершила его полный разгром. Ряды мятежных войск дрогнули, отступили и обратились в бегство. Это произошло днем, а ночью - под струящимся светом луны, серебрящим заиндевевшую черепицу, - захватчики покидали Чанъань, и город - сожженные дворцы, вырубленные сады и парки, разграбленные дома и усадьбы - провожал их молчаливой ненавистью. Ровно через день гонцы вручили императору донесение о победе. Император Суцзун обратился с благодарственной молитвой к Небу и составил несколько указов, в которых поздравлял народ со счастливым событием и назначал дату возвращения императорского правительства в Чанъань. 4 декабря император в сопровождении своих блистательных маршалов и министров, придворных п слуг, дворцовой гвардии со знаменами и штандартами двинулся из своей временной ставки в столицу. 7 декабря двор сделал небольшую передышку в путевом дворце, расположенном на подступах к городу. Здесь императора застало новое известие: освобождена Восточная столица - Лоян. 8 декабря 757 года правительство Суцзуна с двойным триумфом вступило в Чанъань.
Ослепительно сиял зимний воздух, серебрились на солнце мириады морозных игл, и копыта коней выбивали четкую дробь по замерзшей дороге. Тысячи жителей города высыпали на улицы, чтобы приветствовать императора: люди толпились на обочинах, мальчишки сидели на деревьях и крышах, буддийские монахи махали руками с галерей высоких пагод. Радостные крики и возгласы разносились повсюду: «Десять тысяч лет жизни императору!» В этот праздничный день Ду Фу тоже был в Чанъани: едва услышав об освобождении столицы, он тотчас же собрался в путь. Конечно, ему было жаль снова покидать домашних, но мог ли он оставаться дома, когда в стране происходили такие события! Нет, он должен быть там, в Чанъани, и своими глазами увидеть улицы освобожденного города. Увидеть и описать в стихах так же, как он описывал когда-то захваченную врагами и разграбленную столицу. С женой они договорились, что через некоторое время он заберет ее и детей в Чанъань. А пока надо прощаться. На этот раз уже ненадолго...
Как давно я привык,что белеет моя голова,Одинок и заброшенна дальних просторах земли.Но услышал я вдруг:высочайших указов словаИз дворцовых палатдо моей деревушки дошли.(«Три стихотворения на освобождение столицы»,стихотворение первое)Как советник императора, Ду Фу участвовал во всех торжественных церемониях, связанных с возвращением двора в столицу, и мог видеть собственными глазами волнующую сцену встречи двух императоров - прежнего и нынешнего. Суцзун еще из походной ставки в Фэнсяне отправил гонцов к отцу, сообщая ему об успешном исходе ноябрьской битвы и передавая приглашение переселиться в Чанъань, и вот теперь бывший хозяин Великого Лучезарного Дворца прибыл в Западную столицу. Едва завидев отца, Суцзун бросился с поклоном на землю, а затем сорвал с себя желтое императорское одеяние и надел пурпуровые одежды принца, как бы демонстрируя этим свое преклонение перед заслугами Сюаньцзуна и готовность в любую минуту уступить ему трон. Но Сюаньцзун не принял этой жертвы и, подняв сына с земли, по-отечески обнял его и поздравил с победой. Именно он, Суцзун, победил мятежников, и его заслуга не менее значима, чем воинские доблести Сюаньцзуна... Отец и сын отправились во дворец, и бывший император занял покои в одном из флигелей, где ему суждено было провести остаток дней. После праздничных торжеств, в которых участвовал весь город, последовала раздача наград и наказаний тем, кто по-разному проявил себя во время мятежа. Самым тяжелым преступлением считалось добровольное (или вынужденное) согласие служить мятежникам Ань Лушаня: виновных выводили на площадь перед дворцовым флигелем, снимали с них обувь и шапку (публичное обнажение головы для китайца - знак величайшего позора) и заставляли, склонив голову, каяться в своем преступлении. После этого их всех - на разные сроки - отправляли в тюрьму. Среди обвиненных в измене оказался и ученый Чжэн, с которым Ду Фу встречался перед побегом из Чанъани, но он сумел избежать серьезного наказания и отделался лишь ссылкой на юго-восточные окраины страны. Серьезная опасность нависла и над другим близким знакомым Ду Фу - знаменитым поэтом Ван Вэем, тоже попавшим в плен к Ань Лушаню. Ван Вэй отказался от переговоров с мятежниками, сославшись на то, что у него исчез голос, но по этой причине он уже не мог протестовать против номинального зачисления на должность. Именно это и было вменено ему в вину судебными властями. Ван Вэю грозила тюрьма, но, к счастью, за него вступился брат, занимавший высокое положение и сумевший убедить судей в невиновности поэта, приведя в доказательство его патриотические стихи, написанные в буддийском храме Лояна, куда его заточили мятежники. Ван Вэя освободили, назначили секретарем в ведомство наследного принца и оставили при дворе. По этому случаю Ду Фу преподнес старшему другу стихи: