Дубликат
Шрифт:
— Зачем? — поинтересовался Гарман.
— Это место пользуется дурной славой — с путниками случаются разные неприятности. — Бедуин что-то выкрикнул на неизвестном юноше диалекте, после чего с женской половины вышла совсем юная девушка с кувшином. Подойдя к Язиду, она молча склонилась перед мужчинами в вежливом приветствии.
— Моя внучка Зейна, — представил юную красавицу старик, наблюдая за реакцией Мансура. — В будущем году собираемся искать ей мужа.
— Дом хорошего хозяина всегда полон сокровищ, — дипломатично ответил коллекционер, подыгрывая старику.
Ключник испуганно опустил глаза, увидев женщину с открытым лицом — он не знал, как правильно вести себя в таких случаях. Сын шейха, напротив, с благосклонной улыбкой рассматривал миниатюрную и грациозную внучку Язида, которая принялась доставать угощение и посуду.
— Выпей верблюжьего молока, прежде чем я подам тебе кофе, — заботливо и в то же время настойчиво предложил хозяин Мансуру. — Ты болен, а это лучшее средство от всех недугов.
Коллекционер явно был застигнут врасплох, но отказаться не посмел, чтобы не обидеть гостеприимных кочевников. Зейна, позвякивая браслетами на запястье, помогла Мансуру выпить молоко, придерживая тяжёлый кувшин. Судя по ужасной гримасе, вкус напитка ему очень не понравился, хотя мужчина старался изо всех сил не показывать своё недовольство.
Стараясь не перегнуть палку с почтением, юноша пытался вести себя также раскованно, как его спутник. Незаметно рассматривая юную бедуинку, Гарман отметил, что она носит необычные украшения — серьги тонкой ручной чеканки и широкий медальон в виде полумесяца, висящий на плетеном кожаном шнуре. Из-под цветного платка у девушки спускались длинные косы, которые она то и дело кокетливо поправляла.
Когда Зейна ушла, хозяин подал гостям кофе со специями и замолчал, ожидая услышать в ответ повествование о том, как путники оказались в пустыне. По традициям рассказывать должен был младший, о чём Мансур уведомил спутника несильным толчком под рёбра. Юноша начал с попытки пересечь мост короля Фахда, о чём коллекционер, как и бедуин, слышал впервые. Гарман рассказал, как стал невольным участником вооружённой стычки в крепости и как похоронил проводника.
— Уважаемый Язид, взгляните — знакома ли вам эта вещь? — юноша протянул хозяину трофейный кинжал.
— Нет, этот бедуин не из нашего племени, проговорил старик. — Но ты молодец, что достойно похоронил его. Ты ведь не из этих мест? Говоришь с сильным акцентом.
— Я из Ирана. У меня поручение к отцу моего спутника — шейху Исе. Я везу ему подарок в Ат-Таиф, — стараясь не сболтнуть лишнего, Гарман следил за выражением лица Мансура.
— Сейчас позову своего соседа, опытного лекаря. Благодаря ему в стойбище не болеют ни люди, ни скотина. Он быстро поставит тебя на ноги, — ободрил коллекционера старик. — Может быть, обойдёмся без лекаря? — в страхе попросил Мансур, понимая, что ему грозит такое же лечение, как и козам.
— Не следует отказываться от помощи. В противном случае вам придется кочевать с племенем далеко на север, к Бурайде.
Гарман был в смятении — он вовсе не хотел бродить по пустыне, опекая сына шейха и наслаждаясь обществом безобидных, но довольно скучных бедуинов. Проблема с мотоциклом казалась неразрешимой. Рассчитывать на помощь кочевников не приходилось: машина была слишком тяжёлой, чтобы таскать её волоком по пескам. Неисправный Мото Гуччи в пустыне оставался всего лишь грудой бесполезного металла. Зейна привела лекаря, немолодого худого бедуина в ажурной шапочке, с длинными руками и пронзительным взглядом заклинателя змей. Ощупав ногу Мансура, он растёр в миске несколько комков голубоватой глины, разорвал кусок ткани на полосы и велел принести несколько деревянных лопаток для помешивания угля. Закрепив ногу коллекционера между деревянными поверхностями, лекарь туго намотал на нее тряпки, смоченные в глиняном растворе, и велел высушить повязку. По мнению лекаря, уже через несколько дней на ногу можно будет наступать, но хромота исчезнет чуть позже. Тем временем юный чеканщик, которому перспектива блужданий с бедуинами категорически не нравилась, развил бурную деятельность по снятию бензобака с рамы. Ему удалось раздобыть у Язида щипцы и заострённый металлический прут. Используя кинжал и инструмент для чеканки, он принялся за дело.
Вернувшись в шатёр поздно вечером, Гарман застал грустного, лежащего в одиночестве Мансура, задумчиво рассматривающего небо через отверстие в потолке.
— Что ты делаешь с мотоциклом?
— Пытаюсь снять бак, — ответил юноша. — С одной стороны почти открутил гайку, правда, обратно она уже не встанет.
— Только всё переломаешь, — проворчал Мансур. — Нечего там уже ломать. Всё равно придётся бросить твой Мото Гуччи здесь.
— Мы его спрячем, и я потом сюда вернусь! — упорствовал огорчённый коллекционер. — Конечно. Через пару месяцев, — раздосадованный юноша не церемонился со спутником. — Ты как хочешь, но я попытаюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы поставить твою бесценную железку на ход.
Утром Гарман вышел из шатра почти одновременно с Зейной. Она собиралась на пастбища — Мансура нужно было поить верблюжьим молоком дважды в день. Получив разрешение проводить девушку к озеру, юноша с интересом слушал её рассказы о кочевье. Небольшое селение было образовано родственными семьями. При редких остановках в оазисах и перекочёвках хамула [23], община из нескольких десятков человек, распределяла обязанности.
Одна группа мужчин патрулировала округу, другая занималась торговлей, перегоняя верблюдов и лошадей на близлежащие рынки, третья пасла коз и овец, присматривала за семьями. Путешественники стали гостями Язида, поскольку в его шатре оставалось много места. Кроме того, не во всех палатках присутствовали мужчины, чтобы достойно принять гостей и ухаживать за немощным Мансуром.
Оазис, где сейчас стояло кочевье, располагался у озера, которое являлось чем-то вроде узкого рва в каменной расщелине — со стороны валунов водоем наполнял небольшой ручей. Когда источник иссякал, хамула уходила к следующему оазису. Профессиональный интерес Гармана вызвали украшения девушки:
— У тебя красивые серьги и колье. Тонкая работа.
— От бабушки досталось, а ей передала украшения родня.
— Позволишь взглянуть поближе?
— На, посмотри, — Зейна сняла серьгу и протянула юноше.
Серебряная серьга состояла из двух половинок, расположенных вогнутой стороной внутрь. Изделие удивляло точёным изгибом, ажурной двусторонней чеканкой по контуру, ассиметричным геометрическим орнаментом. Гарман едва бы смог повторить мелкий рисунок без специальной глазной лупы и особых приспособлений.
— Особенные украшения, как у настоящей царицы, — вернул серьгу юноша. — Я чеканщик, работал в основном с медью и бронзой, а вот с серебром дело имел редко.
— Мне нравятся старинные вещи. У нас есть старая посуда, с орнаментами и цветной эмалью, мы ею не пользуемся, но возим собой.
— Покажешь? — разговаривая с красивой бедуинкой, юноша смущался, не зная, как правильно поддерживать беседу.
— Обязательно, — с кокетливой улыбкой ответила Зейна и, оставив юношу, направилась к пастбищу.
На исходе дня селение уже не казалось безлюдным, то и дело между шатрами сновали женщины в цветастых нарядах, повсюду бегали дети разного возраста. С наступлением темноты мужчины возвращались домой, у палаток прибавилось лошадей и верблюдов. Тем временем, в доме Язида назревал конфликт — Мансур наотрез отказывался пить свежее верблюжье молоко.