Дубликат
Шрифт:
Отчаявшись разгадать с помощью музейных альбомов принадлежность раритета к какой-либо культуре, Гарман принялся за дело. Взяв инструмент и бронзовые заготовки, молодой мастер погрузился в работу. Маска на фото была покрыта позолотой, а видимый фрагмент головного убора украшали самоцветы или драгоценные камни без огранки. Перед учеником стояла важная задача: воспроизведение тонкой основы для лицевой посмертной маски женщины с необычайно красивыми чертами лица.
Учитель иногда разговаривал во сне, но больше ни одного слова разобрать не удалось. Гарману вдруг подумалось, что бедуин мог что-то подсыпать в обычную на первый взгляд жидкость без вкуса и запаха. В первый же день он попробовал кончиком языка воду в граале, но ничего особенного не почувствовал. Для юноши оставалось загадкой, как могут сохраняться целебные свойства жидкости, если постоянно добавлять чистую воду в полупустую чашу.
Два тяжелых изнурительных дня прошли в работе, заботах об учителе, лавке и клиентах. Изготовление маски потребовало от юноши титанических усилий, но привычному к кропотливому ручному труду чеканщику терпения было не занимать. Молодой мастер испортил два листа бронзы на плите, но в результате лист удалось вытянуть лист и сделать его практически идеальным.
Долго пришлось провозиться и со смолой, чтобы добиться требуемой пластичности. После получения нужной формы заготовки над рельефом пришлось немало потрудиться. Гарман аккуратно и кропотливо выстукивал каждый фрагмент то на свинце, то на дереве, иногда используя песочную подушку.
Наконец, работа над маской была завершена. Взяв свой личный чекан, Гаруша отбил едва заметную метку мастера на внутренней стороне изделия, тщательно отполировал её и покрыл защитной смазкой. Бережно обернув свое творение в несколько слоев ткани и плотную бумагу, под покровом темноты он поспешил отнести маску кузнецу.
— Всевышний даровал Ахмеду великий талант! — искренне восхищался иорданец великолепной работой, осматривая маску со всех сторон.
— Мне выпала большая честь обучаться ремеслу у такого мастера, — соглашался смертельно уставший юноша.
— Это достойно лучших музеев мира! Поверь, я знаю, что говорю, — не успокаивался довольный кузнец.
Гарману, обеспокоенному состоянием учителя, не терпелось тут же вернуться домой, но ради соблюдения приличий требовалось поддерживать беседу с кузнецом. Смущаясь и не зная толком, как себя вести, чтобы не выдать своё участия в создании маски, юноша терпеливо выслушал непривычные для его слуха восторги и поспешил уйти.
В мастерской ученик еще раз осмотрел ключ — после обработки его удалось сделать существенно темнее. Оттенок практически совпадал с оригиналом, и, по мнению юноши, кроме него самого, бедуина и Ахмеда вряд ли кто-то ещё смог бы отличить дубликат от оригинала. Следуя наставлениям учителя, на внутренней части кольца он привычно поставил чеканом свою метку.
Ахмед считал, что множество незримых нитей, протянутых от творения к рукам мастера, будут поддерживать талант и силы ремесленника. Гарман был человеком весьма практичным, поэтому относился к философским рассуждениям учителя скептически. Однако, своё мнение вслух не высказывал и персональные метки на всякий случай ставил на всех изделиях и копиях.
Ученику не раз приходилось наблюдать, как сосед-гончар также метит собственные творения личным значком, напоминающим стрелку. Вероятно, все ремесленники в Йезде, а может и во всём мире, клеймят свои изделия. Значит, и ему следует поступать также.
Положив новый ключ в шкатулку, молодой мастер торжественно поместил её на полку в лавке, откуда раритет загадочно исчез несколько дней назад. Вернувшись в мастерскую, Гарман убрал всё, что могло выдать его бурную деятельность по изготовлению дубликатов. Едва держась на ногах от переутомления, юноша наскоро перекусил подсохшей лепёшкой и рухнул, как подкошенный на свою циновку.
Бедуин вернулся глубокой ночью, когда старик и мальчик крепко спали. Неслышно ступая, он осторожно прошел в лавку с зажжённой лампой в руках, взял с полки шкатулку, открыл её и извлек ключ. Оценив высокое качество работы, он положил дубликат на место и прошел обратно в мастерскую. Способность передвигаться бесшумно позволила путнику, никого так и не разбудив, спокойно улечься на пол рядом с Ахмедом и забыться сном. До утренней молитвы оставалось несколько часов.
Глава 3. Врачеватель из Йемена
Гарман проснулся от приятного ритмичного постукивания. Бедуин сидел в изголовье спящего Ахмеда и толок в ступке кофейные зерна, виртуозно выстукивая высоким медным пестиком замысловатую мелодию. Солнце уже взошло, видимо, путник совершил намаз и решил таким оригинальным способом всех разбудить.
Вежливо поприветствовав Салима, юноша получил в ответ лишь молчаливый кивок и мрачную ухмылку. Пляшущие языки пламени в очаге рвались к потолку, отбрасывая на стены причудливые тени. Казалось, что осиротевшая без Ахмеда мастерская объята огнём. Ученик за много лет привык, просыпаясь утром, видеть учителя за работой. Старик всегда поднимался с рассветом, а то и вовсе не ложился спать, засидевшись за очередным заказом.
На сердце у Гармана было неспокойно, пока учитель был скован беспробудным сном. Не зная, как отреагирует на пропажу ключа грозный бедуин, юноша бодро вскочил на ноги и с энтузиазмом взялся за приготовление лепешек. На языке у него вертелся вопрос о том, почему до сих пор не проснулся Ахмед, но бедуин первым нарушил молчание:
— Поведай мне, юный друг, что случилось с тобой в последние дни. От тебя веет тревогой — ты упираешь свой взгляд в пол.
— Простите меня, уважаемый Салим, сейчас я всё расскажу. Только один вопрос — что с Ахмедом? Он бредил, звал вас по имени, кричал об огне и других странных вещах. Я беспокоюсь.
— Воду в чашу ты подливал до того, как он выпивал всё до дна?
— Да, чаша ни разу не обсохла. За эти дни ушло около трех кувшинов, не меньше. Только учитель совсем ничего не ест, это не опасно?
— Всё в порядке, ты справился. Не волнуйся, учуяв запах отличного кофе, он проснется свежим и бодрым, как никогда. А сейчас меня интересует ключ. Слушаю тебя.
Поборов необъяснимый страх, который внушал ему друг учителя, парень рассказал всё как на духу. Затем принёс из закрытой на засов лавки шкатулку и отдал бедуину, приготовившись ждать его гнева или одобрения. О маске он не упомянул потому, что с нетерпением ждал пробуждения Ахмеда. К неожиданному заказу кузнеца бедуин не имел никакого отношения, поэтому мальчик решил позднее обсудить это с учителем.
Салим вертел в руках дубликат ключа, рассматривал сквозь лупу детали и даже попытался сравнить с гравюрами нанесённые Гарманом символы. После, отложив ключ и попросив принести ещё немного верблюжьего помета для растопки, он принялся варить кофе в старом закопченном кофейнике с длинным носом. Бросив в напиток щепотку каких-то специй и сахар, бедуин подозвал мальчика и велел тому присесть рядом.
По жилищу стремительно разносился резкий и дразнящий аромат кофе. Как только Гарман устроился рядом с чашками, подносом с финиками и лепешками, учитель глубоко вздохнул и открыл глаза. Осторожно повернув голову к присутствующим, Ахмед пошевелил левой рукой, согнул правую в локте и попытался подняться.