Духи Великой Реки
Шрифт:
Гхэ легко нашел нужную книгу: тяжелый том стоял на самой верхней полке, но молодой человек был силен и достал его без затруднений.
Уже протянув руку, Гхэ замер – перед его глазами мелькнуло воспоминание, яркое и живое; гораздо более яркое, чем теперь обычно с ним случалось. Он вспомнил, как смотрел на девочку, Хизи, и видел собственное отражение в ее черных глазах. На лице Хизи было написано восхищение бронзовой статуэткой, которую он ей только что подарил; Гхэ вспомнил собственное неожиданное чувство…
Он все равно убил бы ее, он это знал. Он убил бы любого, если бы получил приказание от жрецов.
Но насколько лучше он чувствует себя теперь, когда даже думать об этом не нужно. Ведь бог-Река не хотел ее смерти, никогда не хотел. Насколько же лучше оказаться
Любит ее? Гхэ внезапно ощутил дрожь где-то глубоко в костях. Когда к нему пришло это решение? Там, на берегу, когда его голова упала с плеч? В водных глубинах, пока он, мертвый, ожидал воскрешения?
И решил ли так он сам?
Конечно, он сам. Бог-Река знает о человеческой любви не больше, чем о человеческой ненависти. Он не мог заставить Гхэ чувствовать то, что он чувствует. Поэтому, должно быть, это он сам, Гхэ, любит Хизи.
Молодой человек поежился и покачал головой. Что ему нужно было сделать? Он тупо посмотрел на книгу, которую сжимали его побелевшие от напряжения пальцы, и вспомнил, хотя то, как книга оказалась в его руках, изгладилось из его памяти… Храм.
Гхэ перенес том на стол из полированного тика, восхищаясь корешком переплета и застежками из слоновой кости. Обложка книги была из кожи какого-то неизвестного ему животного, черной и морщинистой, – наверное, какой-то ящерицы или аллигатора, а может быть, того клыкастого зверя, рассказы о котором он слышал.
Тонкие белые листы книги оказались покрыты неровными черными и синими рядами букв – букв алфавита. Это облегчало дело: Гхэ не знал древних иероглифов. Возрождение ничего не прибавило ему в этом отношении: бог-Река обладал многими умениями и поделился ими с Гхэ, но читать он не умел, даже те книги, что были написаны о нем самом.
На первой странице значилось: «Обсидиановый кодекс». Гхэ начал просматривать книгу, не особенно представляя себе, что нужно искать. Но то, что доставляло его господину самое большое огорчение, погружало его в оцепенение, место, которого он даже не мог видеть, – было, как инстинктивно понял Гхэ, храмом. Когда Гхэ смотрел на город с крыши дворца, он видел все – дворцовые постройки, раскинувшиеся по вершине холма, причалы, торговый квартал, тесные улочки Южного города и вздымающийся над всем этим храм. Но стоило ему закрыть глаза и представить себе то же самое зрелище, и он видел лишь темноту там, где должен быть храм. Бог, чья кровь текла в его венах, просто не мог его воспринять.
Храм, как слышал Гхэ, производил жрецов так же, как печь выпекает хлебы. Как только он был построен, в него вошли обыкновенные люди, а вышли первые жрецы. Посвящение в жрецы было таким же и теперь, хотя процесс длился много лет. Но откуда появился сам храм? Это казалось важным, и в мозгу Гхэ, сводя его с ума, чувствовался какой-то зуд, – зуд, намекающий на то, что когда-то ему это было известно. Ведь наверняка его посвятили в основополагающие тайны жрецов, когда готовили к приему в орден убийц.
Гхэ ужасно злило то, что приходится теперь заниматься поисками знаний, которыми он раньше обладал.
Потом наконец он нашел то, что искал: похожие на пауков буквы, отличающиеся от тех, какими была написана вся книга, такие древние по начертанию, что Гхэ напряженно хмурился, разбирая их, и был вынужден шептать слова вслух, чтобы понять смысл.
Летопись гласит, что на пятидесятом году восшествия Воды на трон Нола последние чудовища были истреблены, поверхность озера навсегда исчезла. Начались празднества и пиры. Тогда Шакунг решил, что надлежит выстроить дворец и крепость, воздвигнуть стены, которые защищали бы город. И еще следовало прорыть каналы, чтобы воды его Отца пришли на сушу, а также начертать буквы, чтобы запечатлеть его мысли и мысли его Отца.
И вот он пролил свою кровь в воды Отца и стал молиться.
Миновало лето, и явился чужестранец. Он приплыл в лодке из черного дерева, одежда его была черной, как вороново крыло, и кожа и волосы тоже.
– Бог-Река, ваш Отец, прислал меня, – сказал он. – Хотя в жилах вашего правителя течет его кровь,
У Гхэ возникло смутное воспоминание. Здесь шла речь о Гун Цвэнге, Черном Жреце, о котором служители храма рассказывали много легенд. Это он научил людей возделывать поля, строить каналы, открыл им тайны архитектуры и инженерного дела. И он основал Храм Воды. Гхэ нетерпеливо читал сухое изложение истории в надежде найти наконец что-то полезное для себя. Вскоре его внимание сосредоточилось на коротком абзаце:
Тогда Гун Цвэнг начертил для них план.
– Богу-Реке следует поклоняться в великом храме, где его воды будут низвергаться с четырех сторон. Храм должен воспроизводить Шеленг, гору, откуда великий бог берет начало, и должен он иметь глубокое тайное место. Там будет находиться хрустальное чрево, где надлежит хранить сокровища и погребать кости. Размеры его таковы…
Что-то дрогнуло в Гхэ, повернулось, и невероятно яркие образы навеянного Рекой сна встали между его глазами и страницей. Гора, коническая гора, вздымающаяся выше облаков, увенчанная сверкающей белизной, где он когда-то покоился, умиротворенный; гора, которая была его домом, его колыбелью, его источником.
Дрожь превратилась в яростный гнев, столь великий и нечеловеческий, что Гхэ почувствовал: еще немного, и бурлящая кровь разорвет сердце и хлынет наружу из его смертного тела. Кто это сделал? Кто такой Черный Жрец, создавший ненавистную узду, сотворивший жрецов и храм? Кто он? Я растерзаю его на части, вырву и пожру его душу!
Зубы Гхэ стучали, пальцы судорожно стиснули страницу книги. Цвета из его сна наполнили комнату; водоворот кошмарного света на мгновение едва не швырнул его в небытие, в жадную тьму, готовую поглотить его навсегда. Но тут понемногу гнев начал отступать, съежился до человеческого размера, потом исчез вовсе, и Гхэ мог только гадать, что за чувства обрушились на него и почему. Он ощущал слабость и головокружение; пот пропитал его одежду и волосы. Ошеломленный, Гхэ не мог понять, сиял ли этот ужасный свет лишь в его глазах или же он и в самом деле затопил библиотеку; молодой человек осторожно осмотрелся. Поблизости, в самой удаленной части хранилища, никого не было, и насколько Гхэ мог судить, никто не спешил выяснять, что случилось. Все же острые чувства Рожденного Водой или жреца отметили бы вспышку пламени и звук, подобный реву рога. Гхэ поспешно поднялся, вытер пот и привел себя, насколько возможно, в порядок, потом вернул книгу на полку, коротко поблагодарил Гана и покинул библиотеку.
Пока Гхэ бежал в свое убежище в заброшенной части дворца, ощущение необходимости спешить становилось все острее, пока не стало напоминать отточенный как бритва кинжал, приставленный к виску. Так или иначе, время, которое он мог провести во дворце, истекало. Будучи джиком, Гхэ являлся жалом осы, а не ее мозгом. Мозг располагался в храме Ахвен, и теперь молодой человек смутно вспоминал, что жрецы этого храма были бдительны и могущественны. Теперь они уже наверняка знают, что в царской обители рыщет кто-то беспощадный. Тот случай со старухой на улице Алого Саргана напомнил Гхэ, что не следует недооценивать колдовства. Из чего бы ни воссоздал его бог-Река, Гхэ не стал неуязвимым; ему угрожала та же магия, которую жрецы использовали против призраков и самих Рожденных Водой. Курение, лишившее его силы, было то же самое, благодаря которому жрецы изгоняют духов и лишают могущества Благословенных. Храмовые служители постоянно метут залы дворца своими огненными метлами, чтобы загнать сотни призраков обратно во тьму, а ведь курения – лишь самое незначительное средство в их арсенале: даже самый неопытный новичок умеет использовать метлу. Какое секретное оружие есть у жрецов против демонов, против вампиров – таких, как он сам? Какая жалость, что Гхэ теперь может вспомнить так мало из того, чему его учили, кроме обычного для джика умения убивать; ведь раньше он наверняка знал, какие меры предпринимают жрецы, чтобы выследить, поймать и уничтожить чудовище, пожирателя жизни. Все, что у него осталось, – это смутное понимание: такое возможно.