Духовидец (Из воспоминаний графа фон О***)
Шрифт:
Ждали продолжения, но принц замолчал, задумался, едва слушая общий нестройный разговор. После ужина принц повернулся к Цедвицу:
— Юнкер, мой друг хочет побеседовать с вами. Он ждет в саду.
Цедвиц, явно взволнованный, поднялся. Маркиз нахмурился и обратился к принцу:
— Монсеньер, не отпускайте юнкера.
Принц проницательно посмотрел на него.
— Все то же недоверие, маркиз? Помните, когда мы с вами поссорились, вы крикнули, что я попал в лапы шарлатана. Вы и сейчас так думаете?
— Простите, монсеньер, я не придворный и не умею взвешивать слова на кончике языка. Наша так называемая венецианская республика в смысле гражданских свобод — последнее
— Почему именно я?
— Однажды в Венеции, вспомните, ваш герцог выразил вам недовольство в совершенно недопустимом тоне. Барон Фрайхарт читал письмо, когда я вошел. Вы это письмо выхватили из его рук и передали мне. Вечером вы сказали: «О, как непереносимо иметь над собой господина. Самый презренный из подданных или наследный принц — одно и то же. Единственное различие меж людьми: повелевать или повиноваться».
Тогда я не чувствовал горечи ваших слов, принц. Конечно, у нас в Венеции есть верховный властитель — мы зовем его дожем, но дож и его совет выбраны из нашей среды, это наша плоть и кровь, мы — это он. Мы все правим, каждый член двадцати семей республики — соправитель. Понятно, тут нечем гордиться, экая честь — быть сотой долей суверена. Сие сказано, чтобы вы, монсеньер, знали: я не учился искусству проглатывать свои мысли. Я могу неудачно выразиться, но всегда отвечаю за свои слова. Будучи вашим другом, я говорю и действую соответственно, надеюсь, вы в этом убедились.
Принц Александр крепко пожал его руку.
— Конечно, маркиз. И потому прошу объяснить ваше недоверие.
Чивителла поморщился.
— Как вам сказать? Это всего лишь смутное, непонятное ощущение. Видите ли, мне нравится юнкер и я боюсь за него. Потому и прошу: не посылайте его, пошлите лучше меня. Даю слово, монсеньер, исполнить любое поручение доктора.
Принц повернулся у Цедвицу.
— Вы согласны с маркизом, юнкер?
— Нет, сиятельный принц. Я должен пойти сам.
Он поклонился и вышел.
Чивителла вздрогнул и снова обратился к принцу:
— Монсеньер, разрешите мне уехать.
— Как вас понимать, маркиз? Вы знаете мои планы и знаете, сколь я нуждаюсь в своих друзьях.
— Я ваш друг и не собираюсь дезертировать: мое состояние и моя жизнь в вашем распоряжении. Готов помогать вам всячески, но только на свой лад. Если вы разрешите, принц, говорить и действовать в ваших интересах, правда, в силу собственного разумения — тогда я охотно останусь.
— Даю разрешение, маркиз, — засмеялся принц, — раз и навсегда!
— Даже если мои поступки будут неугодны вашему советчику?
Принц снова засмеялся.
— Даже тогда. Но поверьте, маркиз, у вас мало шансов против его воли. Подумайте, как я боролся против него, — и все же он меня победил. Победил не ради себя, но ради меня самого. Настанет день, когда вы согласитесь со мной.
— Когда такое случится, сиятельный принц, я признаюсь честно, как Савл, обращенный в Павла.
Маркиз поклонился и вышел.
В коридоре он встретил юнкера фон Цедвица, взял под руку и повел в свою комнату. Юнкер был очень бледен. Маркиз усадил его в кресло.
— Что с вами, юнкер? Что он вам сказал?
Цедвиц едва мог говорить. Чивителла налил воды и тот выпил залпом. Наконец, произнес:
— Он назвал убийцу моего отца.
Не выдержал и заплакал. Чивителла погладил его руку, пытаясь успокоить.
— Рассказывайте, юнкер.
Юнкер мучительным усилием овладел собой и начал:
— Восьмилетним мальчиком я жил здесь, в резиденции, со своими родителями. Отец служил капитаном и камергером при нашем дворе, мать, по общему признанию, была красивейшей женщиной в городе.
При воспоминании о матери он снова не сдержался и всхлипнул.
Маркиз мягко проговорил:
— Конечно, она была красавицей. Это вам досталось по наследству, юнкер.
— О, лучше бы ей быть безобразной, как тьма кромешная! — воскликнул Цедвиц сквозь слезы. — И пусть бы я унаследовал безобразие! Ведь ее красота стала причиной всех несчастий. Однажды отца принесли домой — окровавленного. Дуэль. Моя мать кинулась к нему, я сбежал по лестнице, первое, что увидел, — яркую рану на левом виске. Я приник к отцу вместе с матерью, на наши руки стекала его кровь. Потом мне, еще ребенку, мать все рассказала. Один человек, добрый друг отца, стал тайком преследовать ее. Она пыталась избавиться от него, остерегаясь что-либо сообщить мужу, ибо знала его бурный темперамент. Она чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы справиться с назойливым обожателем, высмеивала его, но лишь наедине, стараясь избежать скандала, который стоил бы любимому супругу карьеры и достоинства. И вдруг произошло нечто ужасное. Мать порой страдала головной болью и принимала порошок, так вот, в этот порошок слуга, подкупленный соблазнителем, подмешал сильное снотворное. Отец был за пределами страны, выполняя поручение двора; ночью подкупленный негодяй впустил соблазнителя в дом, в спальню матери. На другое утро она проснулась с трудом, словно после кошмарного сна, нисколько не подозревая о случившемся ночью. Через некоторое время поняла, что беременна. Соблазнитель не оставлял ее в покое. Когда она вконец потеряла терпение и решительно указала ему на дверь, он цинично расхохотался и рассказал, что произошло. Ужасное известие потрясло мать, она слегла — в таком состоянии и застал ее мой отец. Пришлось сообщить ему все. Он допросил слугу, — тот поначалу изворачивался, но признался, в конце концов. Отец, яростный, неистовый поскакал на поиски оскорбителя. Следующим утром он дрался на дуэли с лучшим стрелком страны. Это все рассказала мать, хотя я тогда понял не так уж много. Только соблазнителя не могла или не хотела назвать: когда она думала о нем, ее пронизывало непреодолимое отвращение, губы словно отказывались произнести презренное имя. Вскоре она умерла. Мне сказали, причиной смерти стала жестокая лихорадка; ныне я уверен, она сама наложила на себя руки: ее сжигала страшная мысль произвести на свет ребенка этого изверга, убийцы любимого мужа.
Остальное вы знаете, маркиз. Принц взял меня, воспитал и назначил пажом.
Но сегодня я узнал имя убийцы моих родителей…
— Он еще жив? — прервал маркиз.
Юнкер кивнул.
— Да. Он живет в нашем городе.
— Что вы собираетесь делать?
— А что бы вы сделали, маркиз? Тащили бы через всю жизнь неотмщенный позор?!
Он вскочил с кресла, глаза горели, дыхание участилось. Чивителла был поражен: юноша, который еще недавно так легко преображался в смазливую девицу, стоял пред ним смертоносным ангелом мести!
Маркиз протянул руку.
— Эгон, рассчитывайте на меня во всем.
Цедвиц пылко сжал руку маркиза.
— Благодарю вас, но в таких делах помощников не бывает!
— Еще вопрос, Эгон, — настаивал Чивителла, — можете ли вы назвать имя?
Юнкер нерешительно помолчал.
— Если вы дадите слово чести, что это дальше не пойдет, пока все не кончится. И притом не будете мне препятствовать.
— Слово чести, юнкер!
— Так слушайте, — юнкер говорил почти шопотом, — это… герцог.