Дураки и герои

Валетов Ян Михайлович

Двери тихонько открылись, и в кабинет, испуганно сверкая глазами, вошла Полина. В руках ее был поднос с бутылкой коньяка, рюмками, кофейными чашками, стеклянной сахарницей и тарелочкой с нарезанным лимоном. Кофейные чашки ровно дымились, наполняя безвкусный, кондиционированный воздух ароматом свежесваренной арабики.

Повинуясь кивку блинчиковой головы, секретарша водрузила принесенное на стол и испуганной мышкой юркнула обратно, в приемную. Царивший в кабинете разгром, оборванный, как киногерой после взрыва, шеф и мрачный, словно дождевая туча, Сергеев, ввергали тонкую девичью душу в паническое состояние.

Блинов сцапал бутылку с «Реми Мартин», мгновенным кошачьим движением смахнул с горлышка закупорку и выщелкнул пробку. Рука его зависла над рюмками. Он налил одну из

них под верх, задумался ненадолго, а потом вдруг выплеснул содержимое своей чашки с кофе в чудом уцелевший горшок с бонсаем, налил в неё коньяк и одним махом влил в себя золотистую жидкость, смешанную с черной кофейной гущей. Прислушался к чему-то внутри организма, повторил процедуру еще раз, и только после этого бросил на язык лимонный ломтик и поморщился.

– Пей, Умка, – предложил он, причмокивая. – Пей. Такие разговоры, как у нас, по-трезвому не ведут. Или кофе пей. Не стой, как истукан. Ничего не выстоишь, ничего не высидишь. Кто прав – ты со своим прибацанным идеализмом или я, покажет время. Только боюсь, что мы с тобой можем этого и не увидеть.

Он снова налил себе в чашку и приподнял ее, вопросительно глядя на Сергеева, но тот на приглашение никак не отреагировал, разглядывая Владимира Анатольевича, как археолог редкую инкунабулу.

– Ну, как хочешь… – сказал Блинов и выпил еще раз.

Потом ткнул пальцем в селектор и приказал:

– Поля, и закусить чего найди. Ну, там колбаски, сырка, ветчинки с маслинками… Подсуетись, родная…

– Если не закушу – нажрусь, – пояснил он Михаилу. – Стареть стал… Вот ты меня чуть ли не слугой дьявола считаешь, а я все тот же Вова Блинов, только старше и богаче. Я не демон, Умка. Я мудрый политик и имею дело с разными людьми. Далеко не все они так терпеливы, как я. Для многих твои визави как кость в горле. Кто-то их до смерти боится, кто-то готов за них жизнь отдать. А кто-то, – он снова почмокал губами, высасывая лимонный сок, – готов забрать чужую. Речь идет об очень большом куше, Миша. Ты просто не представляешь ставки в игре, а лезешь в нее, как Матросов на дот. Разыгрывается страна, не деревенька на 150 душ, а страна, не самая бедная страна, уж поверь, с населением почти в пятьдесят миллионов человек. О тебе знают, Миша. Знают, что у тебя есть информация, которая может нас очернить. И есть люди, которые очень бы хотели этой информацией воспользоваться. И есть вторые, которые много бы дали, чтобы эту информацию похоронить. Не потому, что она повредит Титаренко или мне, а потому, что есть граждане, непосредственно (он сделал упор на слове «непосредственно») замазанные в тех событиях. И именно их головы первыми лягут на плаху. Догадайся, что интереснее всего?

Сергеев промолчал. Он практически знал, что скажет Блинчик дальше.

– Эти люди… – сказал Блинов и, улыбнувшись, повторил: – Эти люди есть в обоих лагерях – и в моем, и в твоем. Ясно тебе, наивный? Поэтому, если кто-то и будет покушаться на твою жизнь или на жизнь твоих близких, то рекомендую запомнить, обо мне надо думать в последнюю очередь. И не меня надо бить о стенки. Не мною ломать мебель. Потому что, хотя ты и гад, но я тебе обязан. Жизнью, блядь, обязан и помню об этом! Но существует масса народа, Сергеев, не обязанного тебе ничем. Да и будь ты для них благодетелем – это ничего бы не изменило… Впрочем, ты же мне все равно не веришь… Ты сладкий, Миша, и глупый, как не крути… Нельзя быть одиночным носителем такой информации без опасности для организма! Ничего глобального ты не разрушишь, общую картину мира не изменишь, расклады политических сил не откорректируешь, потому что расклады вовсе не от компромата зависят. Но при попытке обнародовать компру ты насрешь в чай вполне конкретным и очень вспыльчивым людям. Это сейчас они политики, а в прошлом у них на балансе виртуозное владение бейсбольной битой и неофициальный разряд по пулевой стрельбе в упор! Поэтому послушай доброго совета. Или сливайся прессе прямо сейчас, чтобы каждая собака знала, что у тебя за пазухой ничего больше нет, а мы будем тебя всячески дезавуировать и требовать расправы над действительными виновниками преступной торговли оружием. Или уматывай из страны на фиг. Потому что в противном случае – ты покойник. А кто тебя завалит, в общем-то, все равно. С твоим исчезновением ценность материалов станет почти нулевой. Никто до сих пор не понял, что именно было в загашнике у Гонгадзе, Миша, и никто уже ничего и не узнает. Очень трудно узнать что-то у покойника… И еще труднее что-либо доказать. Гиви с нами нет, а список подозреваемых в его деле все тасуется и тасуется, как шулерская колода. И с каждым прошедшим днем шансы на то, что виновные будут найдены, становятся все меньше и меньше. Исполнители, если они действительно исполнители, а не назначенные свыше лица, конечно, сядут, а вот заказчики…

– Ты снова пытаешься меня испугать…

– Я пытаюсь тебя предупредить. Я не все могу контролировать, Умка. Ты это знаешь.

Сергеев кивнул и, не сдержавшись, кольнул Блинчика:

– Конечно. Например, ты думал, что контролируешь Раша.

Блинов на иронию не отреагировал, он раскраснелся от выпитого, на лбу выступили бисеринки пота и несколько синеватых сосудов, и Сергеев почему-то подумал, что у Владимира Анатольевича гипертония, явные неполадки с сердечком и печенью, и никаких, абсолютно никаких шансов изменить образ жизни. Как жирный, раскормленный хомяк, бегущий внутри колеса в своем игрушечном домике, он так и будет перебирать лапками, накручивая километры по внутренней поверхности круга власти. И никогда оттуда не выберется. Пока не умрет. А если судить по бьющейся на виске жилке, то случиться это может в любой момент. Сегодня, завтра, вчера. А может и не случиться…

И еще Сергеев подумал, что и о нем можно сказать то же самое. Только, в отличие от Блинова, который знал, за что борется, сам Михаил всю жизнь бескорыстно сражался за чужие знамена. Вначале – за Родину, которая оказалась мачехой, потом за отцов-командиров, которые банально зарабатывали на нем и его сослуживцах деньги… И даже перейдя на свои хлеба, он не смог занять чью-то сторону, катаясь между чужими интересами, как перекати-поле. И рисковал он при том получить не инсульт, а дырку в организме да безымянную могилу за тридевять земель.

Так что разница между ним и Блинчиком если и была, то лишь в диаметре колеса, которое они всю жизнь крутили. Да в деньгах, которые при этом делали. Сергеев был поджарым хомяком, может быть, потому, что всю жизнь бегал в более тяжелых условиях. Но сухопарость сложения не давала ему практического преимущества. Он тоже вынужден был бежать по кругу, не снижая темпа. Пока не умрет.

– Рашид… – сказал Блинов с печалью в голосе. – Рашид – это отдельный случай. Рашида в какой-то степени сделал я.

Сергеев удивленно поднял брови.

– Да-да, Умка! Именно я. Нет, конечно, он появился в Киеве небедным человеком! Все-таки советник президента, да и его бизнес в Ферганской долине… Сам понимаешь!

Блинов покачал головой.

– Он был далеко не беден, но и не так богат, как хотел. Он хотел сотни миллионов, а обладал какими-то несколькими десятками. Да и бизнес на опии хоть и приносил шальные деньги, но… В общем, он нашел меня. И мы договорились. Наш проект был куда более респектабельным, чем маковые караваны, тем более что Рахметуллоев чувствовал себя куда более комфортно, если находился в цивилизованных условиях. Мусульманский мир остро нуждался в оружии, мы же никому, кроме как Азербайджану, ничего не грузили в официале, да и им, если говорить честно, тоже не всегда все шло в открытую. Что поделаешь? Политика… И он пришел ко мне. Как сам понимаешь, по старой дружбе, но слегка надув щеки, как у них на Востоке принято. Поговорил, предложил сделку за какие-то смешные проценты…

Блинов ухмыльнулся, но совсем не добродушно и без прежней светлой печали. Можно даже сказать – осклабился.

– А сам Рашид Мамедович в этот момент вел переговоры еще с одной важной особой, которая, ввиду жадности и глупости чрезвычайной, уже на его условия согласилась. А Васильевич всю информацию о договоренностях уже получил и нам с Титаренко на стол положил. Источник у него был надежный…

Сергеев, который точно знал, что за источник работал с Дональдом Даком – Васильевичем, едва сдержал ухмылку. Действительно, такой информации можно было верить на все сто.