Дуративное время
Шрифт:
– Хорошо, - сразу согласился Петр Клутыч.
Регистратура отключилась.
Он нисколько не усомнился в диспансеризации: если надо, то он пойдет, хотя ничем значительным не болеет. Петр Клутыч всегда приходил, куда его звали: в поликлинику, жилконтору, милицию.
Он даже не подозревал, до чего это вовремя, потому что внеземные силы твердо постановили соблазнить его в ближайшую ночь, украсть и приложить к остальным. Механизированный образ и подобие, смутившийся паричком, был демонтирован, после чего восстановлен и соответствующим образом искажен. В программу ввели
Петр Клутыч оделся и, немного волнуясь, вышел. Он считал - руководясь, правда, иными причинами - что идет по важному делу.
Висюн, завершивший прогулку с собачкой, пытался отпереть дверь. Он похмелился, и у него это понемногу получалось. В утреннем порыве он прочувствованно и тихо поделился своим якобы негодованием, в тот момент вполне искренним:
– Тяжело быть во дворе... вчера из обоих домов, изо всех окон только и раздавалось: "Убью тебя, блять! убью тебя, блять!"
– Это кино шло, - успокоил его Петр Клутыч.
– Нет! изо всех окон, живые! "Убью, убью тебя, блять!"
На самого Висюна в его квартире никто не кричал, что он блять и что его убьют. Потому что он, в общем-то, был мирный и безобидный. Ему это говорили на ухо или за чаем.
Печальная седая собачка, тертый калач, стояла и кивала.
Петр Клутыч заспешил вниз по лестнице, прислушиваясь. Он решил, что Висюн наговаривает на людей, везде было тихо. На улице стоял некий шум, но не бранного свойства, хотя откуда нам знать, о чем поют птицы? Петр Клутыч, держа под мышкой кулек с полотенцем, деловито свернул к автобусной остановке. Автобус хотел ехать, но посочувствовал бегущему Петру Клутычу и притормозил.
– Успел!
– сообщил о своем достижении счастливый и виноватый Петр Клутыч. Салон промолчал.
По дороге Петру Клутычу пришла в голову приятная мысль: должно быть, водитель признал в нем коллегу, бывшего машиниста. Мысль побродила по пустынному пыльному коридору, задерживаться не стала и вылетела со сквозняком.
Автобус тряхнуло.
– Вы меня на людей толкаете, на преступление почти что!
– закричала кондукторша.
Петр Клутыч свалился в неохотно и тяжко освободившееся место. Он кротко повел глазами, готовясь солидно и благонравно убить время. Одновременно он прислушивался к зашевелившимся пищевым фантазиям.
...В квадратную поликлинику, напротив которой остановился автобус, стекался народ, просачиваясь обратно редкими каплями.
Петр Клутыч, как в бане, перекинул полотенце через плечо, чтобы обозначить свою готовность к диспансеризации. Он прогулялся по коридору третьего этажа и, наконец, присел возле кабинета. Время тянулось ужасно медленно. Петра Клутыча не приглашали; он несколько раз заглянул в кабинет через щелочку. С посетительницей, которая там застряла, творились метаморфозы. С каждым разом она, добиваясь своего, разбухала сильнее и сильнее, становясь розовой, потом - алой, багровой. При этом она раздувалась в целлулоидный шар. Напруженной жилой бился хоботок, доктор же усыхал и сморщивался.
"Будете пить феколезин, - бормотал он, из последних сил царапая что-то в рецепте и вяло потирая место,
– Полный курс омолаживания кишечника."
– У меня были ягодичные роды, - предупредил шар, и доктор лопнул.
– Что такое ягодичные роды?
– завизжал он.
– Вы когда-нибудь рожали? Может быть, хотя бы рожали вас?...
Прием катился к концу. Петр Клутыч сообразил, что ошибся дверью.
Он-то, по старой привычке, возвысился до круга, в котором обитали участковые терапевты. А надо было подняться выше, на четвертый этаж. Но что же там, на четвертом этаже? Этого Петр Клутыч не знал. Он помнил только, что там стоит рентгеновский аппарат - и все.
– Заблудились?
– услышал Петр Клутыч.
Некто высокий, в изумительном заграничном халате на кнопках, заинтересовался его раздумьями. Это был Балансиров, подоспевший в поликлинику руководить. После секретного совещания у Медора он деятельно порхал по городу, отмечаясь то там, то здесь; повсюду успевал; забывал про сон и еду.
"Какой халат справил", - завистливо подумал Петр Клутыч. И ответил:
– Да, малость перепутал. Мне нужно на диспансеризацию, - и он показал полотенце.
Балансиров испытующе посмотрел собеседнику в глаза. Он узнал Петра Клутыча, потому что видел его фотографию в личном деле, и тот ему моментально понравился.
– Это у вас паричок?
– осведомился он.
– Паричок, - с достоинством согласился Петр Клутыч.
– А полотенце зачем, знаете?
– Я не врач, - Петр Клутыч развел руками, и полотенце шлепнулось на пол.
– Там вырвать может, - сказал Балансиров, подобрал полотенце, сунул его собеседнику.
– Пойдемте, я вас провожу. Мне туда же.
Он пропустил Петра Клутыча вперед и, когда тот потянулся вызвать лифт, деликатно взял за плечи и развернул лицом к лестнице.
– Всего-то этаж, - напомнил он укоризненно.
Глядя в спину Петра Клутыча, пока тот поднимался, Балансиров решил обвести его красным кружком. Он вел себя подобно нетерпеливому покупателю, который хватает первое, что попадается под руку, и не думает, что через пару шагов ему обязательно подвернется товар получше. Подумав об этом, Балансиров решил оправдаться нехваткой времени. Дурак он и есть дурак, и Петр Клутыч казался ничем не хуже других претендентов на роль ключевой фигуры. "Условно ключевой, разумеется", - поправился в мыслях Балансиров.
– А что там будут смотреть?
– с любопытством спросил Петр Клутыч, оборачиваясь.
– Живот или горло?
– А вам не все равно?
– Да я чего-то поел, живот немного крутит.
– Значит, посмотрят и живот, и горло, и печень.
– Вон как!
– протянул Петр Клутыч и покачал головой.
– А вы что думали. Давайте, шагайте.
На четвертом этаже Петр Клутыч растерялся. Коридор был необычный, поделенный на два крыла. Петра Клутыча потянуло направо, где сидели похожие на него люди. Они ждали, когда их пригласят в рентгеновский кабинет, и держали в руках какие-то картонки с номерами. Один уже начал понемногу раздеваться: снял пиджак, выдернул из штанов рубашку.