Дурман-звезда
Шрифт:
– Светлый брат, вы часом не бредите? К чему эта проповедь? Может, расскажете, наконец, зачем меня сюда притащили?
– Извольте, - сказал предстоятель.
– Даже покажу, если вы не против.
И добавил, обращаясь еще к кому-то:
– Давай.
Что-то лязгнуло тихо, а в следующее мгновение вспыхнул ярчайший свет. Казалось, солнечные лучи пробили земную твердь, прогрызли себе путь сквозь глину и камень, чтобы ворваться в подвал и выжечь глаза человеку, прикованному к стене. И был в этой ослепительной желтизне какой-то незнакомый, чуждый оттенок, будто лучи по дороге пропитались мерцанием
– Везде и всюду, - приговаривал жрец, - везде и всюду, слышишь, сопляк?
Потом свет погас, и Ясень обмяк, бессильно уронив голову. Зрение вернулось не сразу, перед глазами мерцали радужные круги.
– Знаете, юноша, - сказал жрец обыденным голосом, - три года назад, когда меня отправили в эту глушь, я был поначалу несколько раздосадован. В сравнении со столицей ваш милый городишко выглядит, согласитесь, несколько бледновато. Я, конечно, сам виноват, история получилась пренеприятная, но дело сейчас не в этом...
Он сделал паузу, прошелся туда-сюда; Ясень отчетливо слышал его шаги.
– Одним словом, настроение было скверное. Жара, пыль, по улицам куры бродят. Храм крошечный, на братьев без слез не взглянешь. А дело было, замечу, аккурат после смены цикла. Ну, вы помните ту историю - разбойник казненный, тварь из тени в трактире. Предшественник мой даже слег от таких страстей. Старый он был, что поделаешь, впечатлительный. Так и не оправился, вечного света ему без пепла. Пришлось мне вникать, со свидетелями беседовать. Ох, и наслушался я басен тогда, вы себе представить не можете! Такую, простите, кучу передо мной навалили, что за месяц не разгрести. Но были, были в этой куче жемчужины...
Служитель храма остановился напротив Ясеня.
– И стало мне постепенно казаться, что ссылка моя - и не ссылка вовсе, а дар судьбы. Стыдно теперь, что усомнился в мудрости неба; ну, то гордыня моя и глупость. Потому как узор, что плетется здесь, и столицу заставит вздрогнуть.
– Точно, бредите, - сказал Ясень устало.
– А знаете такое поверье - твари из тени следуют друг за другом? То есть, новая приходит туда, где видели предыдущую.
– И что из этого следует?
– А вы подумайте на досуге, пораскиньте мозгами. Мы вам все условия обеспечили - тихо, прохладно. Будьте как дома.
Жрец неторопливо зажег свечу. Поднял ее повыше, вгляделся в лицо пленника, удовлетворенно кивнул. Потом заметил:
– А знахарь ваш молодец. Все четко расписал, не придраться.
– Что вам от меня надо?
– спросил Ясень угрюмо.
– О, - сказал предстоятель, - много чего. Но сначала вы должны умереть.
9
Тьма была пропитана вонью.
Воняло прелой соломой, каменной пылью, дерьмом, застарелым потом, тухлятиной, плесенью, мышами, ржавым железом. А когда наступало время кормежки, добавлялся еще аромат отрубного хлеба и нагретого воска. Детина, приносивший еду, держал оплывшую свечку, и ее дрожащее пламя казалось ослепительно ярким. Ясень, отвыкший от света, щурился и моргал; глаза слезились.
Тюремщик был огромен и неуклюж - гора дурного мяса, длинные руки и пудовые кулаки, которыми, наверно, можно свалить быка, а то и стену пробить, если хорошо постараться. Правда, злостью верзила не отличался - скорее, напоминал по характеру трехлетнего малыша. Лицо имел соответствующее - пухлые губы, рот приоткрыт, а взгляд удивленно-радостный, как будто в соседней камере поселился бродячий цирк и показывает бесплатные фокусы.
С трудом протиснувшись в дверь, здоровяк опускался на корточки рядом с Ясенем и, кроме хлеба, выкладывал из корзинки несколько вареных картофелин, репу, да еще побитые яблоки - их в этом году уродилось столько, что девать было некуда, даже пленникам что-то перепадало.
Посуды не полагалось. Громила сгружал свои разносолы прямо на подгнивший тюфяк и поощрительно гукал - очевидно, желал приятного аппетита (говорить членораздельно он не умел). После чего забирал поганое ведро и отваливал. В общем, служба у парня была не сахар; Ясень даже сочувствовал временами.
В этой клетушке без окон Ясеня держали уже пару недель. Может, и больше - трудно судить, если не видишь, как день сменяется ночью. Притащили сразу после солнечной пытки. Отцепили тогда, помнится, от стены и сразу накинули на шею петлю. Стянули потуже, чтобы дыхание перехватило, дали пинка и погнали, как скотину, по темному коридору. Завели сюда и приковали снова. На этот раз, правда, не так жестоко, всего лишь цепь на лодыжку. Так что можно даже прогуливаться - из угла в угол, от тюфяка к ведру и обратно.
Тянулись дни, но про него как будто забыли. Ничего не требовали, вопросов не задавали. Ясень терялся в догадках, перебирал в памяти детали последнего разговора, но ничего путного не придумал. Иногда его накрывало бешенство; он вскакивал, остервенело дергал толстую цепь, колотил ногой в стену (до двери было не дотянуться), возводил многоэтажные матерные конструкции, но облегчения это не приносило. Ясень утомлялся, садился в угол и обессиленно затихал.
На исходе первой недели он начал бредить. Во мраке вдруг возникали цветные кляксы, висели перед глазами, колыхались, словно медузы. Золотистые мотыльки роились под потолком. В ушах стоял комариный писк, звенели далекие колокольчики, чей-то голос вещал размеренно, четко выговаривая слова, но смысл ускользал в последний момент.
Потом сознание прояснялось, и Ясень думал о Звенке. Пытался представить, где она сейчас и что делает, но получалось плохо. Вместо хохотушки-невесты перед ним возникала Криста. Аристократка подмигивала ему, дразнилась, показывая змеиный язык, а потом ее окутывал смерч из воды и крови. Над ручьем рассыпалось эхо: "Найди меня, Ясень. Это бывает..."
Он силился понять, что она имела в виду. Значит ли это, что Криста все-таки осталось жива? Или она хотела сказать, что не надо бояться смерти? Словно предвидела, чем закончится беседа Ясеня со жрецом. Как там сформулировал светлый брат? "Сначала вы должны умереть". Ну, а этот-то к чему клонит? "Сначала", ишь ты. А что потом?.. Оно конечно, с такой диетой, как здесь, загнуться недолго. Но тогда уж проще было бы совсем не кормить. Тьма, зачем его здесь держат, в конце концов?