Душа моя - элизиум теней
Шрифт:
отсутствие качеств «синего чулка». Внешне интересная, всегда изящно одета, причесана, она живо и широко интересуется вопросами науки и искусства, не замыкаясь в свою
арабскую раковину. Маня играет на рояле, поет, страстно любит и хорошо понимает
музыку.
В первые же месяцы моего пребывания в Новосибирске, по большой просьбе Марии
Константиновны, я согласилась заниматься французским языком с падчерицей Симонова
Леночкой. Я очень люблю детей, но не люблю
Я всеми способами стимулирую в учениках любовь к изучаемому предмету и желание
овладеть им. Дети, которые сознательно хотят знать язык, являются редким исключением, и Леночка не принадлежала к их числу. Видя непродуктивность занятий, я скоро
отказалась от них.
81
В это время на меня, как из рога изобилия, посыпались предложения уроков. С одной
стороны, Маня пропагандировала меня, как хорошую преподавательницу, и другой, с
просьбой заниматься английским языком обратились ко мне мои дорожные спутники –
Лера Скоробогатова, Марина Вивьен и Екатерина Владимировна Александровская. Уроки
я давала только дома, но для Екатерины Владимировны я сделала исключение и ходила к
ней, так как она жила очень близко и все время недомогала. Таким образом, я очень
сблизилась с двумя Катюшами. Я с большим удовольствием вспоминаю часы,
проведенные в их уютной квартире в две комнаты с видом на бульвар.
Екатерина Владимировна оказалась очень интересной ученицей. Не обладая хорошей
памятью, она брала усидчивостью и талантом в использовании усвоенного материала.
Через два месяца занятий я задала ей сделать самостоятельное описание картинки, и она
составила такой поэтический рассказ, что я позвала тетю Катю подивиться на дочку.
Екатерина Павловна крепко поцеловала меня и сказала: «Какой вы замечательный человек
и какая замечательная преподавательница». Успехи Екатерины Владимировны были тем
более поразительны, что наш урок проходил обычно в атмосфере далеко не спокойной.
Самохвалов писал большой портрет Корчагиной-Александровской. Телефон на
письменном столе часто вызывал Екатерину Павловну, как депутата. Ее большие, сложные
депутатские дела, к которым она относилась с необычайной добросовестностью,
требовали с ее стороны тоже спешных разговоров по телефону. Проявления
исключительной экспансивности и жизнерадостности тети Кати тоже отвлекало нас от
урока.
В Новосибирске в это время была распродажа летних шляп. Екатерина Павловна купила
себе несколько штук и примеряла перед зеркалом то одну, то другую, спрашивала нас, какая ей больше к лицу. А то, бывало, соскучится, подойдет
локотки своей обожаемой дочки и мой затылок, чтобы мне не было обидно. Мы выучили
ее двум английским фразам: «который час» и «благодарю вас». Предполагалось, что в
гостях тетя Катя обратится к дочке с английским вопросом и поблагодарит ее. Не знаю, осуществилось ли это. Все, что делала и говорила Екатерина Павловна, всегда было
непосредственно, просто, сердечно и проникнуто ей одной присущим обаянием. К кому
бы она ни обращалась по телефону, ее голос, манера просить за людей были совершенно
неотразимы. Все без исключения шли ей навстречу. Я часто была свидетельницей ее
депутатских побед. Люди злоупотребляли ее готовностью помочь, и у нее всегда было
бесконечное количество дел. Эти постоянные заботы, несомненно, отражались на ее
здоровье. Помню, раз во время невероятной бурной погоды ей было наначено деловое
свидание в Облисполкоме. Под руку с домработницей она отправилась туда, не слушая
наших советов позвонить отложить, переждать. Кстати сказать, на второй год пребывания
в Новосибирске приехала в конец измученная ленинградской жизнью ее преданная Поля.
Екатерина Павловна почти никогда не выходила на улицу одна, всегда под руку с кем-
нибудь. Иногда я составляла ей компанию, и мы вместе бродили по бульвару. Мальчишки, знавшие ее по кинофильмам, окликали ее по фамилии. Она никогда не ленилась
остановиться и ласково поговорить с ними, по каким фильмам они ее знают, где она им
больше понравилась.
Я уже говорила, что благодаря моей приятельнице-чайковистке мне в довоенные годы
часто случалось бывать на балетных спектаклях. Разумеется, всеобщий восторг зрителей
всегда вызывало выступление Улановой, тогда еще совсем юной, воплощению изящества
и грации. Велика была моя радость, когда я, придя как-то на урок к Катюшам, застала у
них простенькую советскую девушку, с которой меня познакомили, сказав, что это
Уланова. Проезжая к мужу в Алма-Ату, она остановилась и пробыла два дня у тети Кати. С
каким удовольствием просидела я около нее часок, слушая ее рассказы о тяжести балетной
профессии. Она жаловалась на неблагополучное состояние своих ног, говорила, что ее
рано, с неокрепшей техникой выпустили на самые трудные роли, и ей приходится иногда
после спектакля проводить несколько дней в постели в абсолютном покое. На редкость
простая, милая советская балерина, обладательница мирового таланта, Уланова ломает