Душегуб

Вингертер Николай

Поселили Нексина в Залесье временно в типовом сельском доме, построенном на двух хозяев. Одну половину занимала семья уборщицы Сизовой, вторая половина использовалась в лесхозе как гостиница. В этой половине было два отдельных номера, в которых обычно жили командированные проверяющие или специалисты из области, потому что от областного центра до Залесья было двести километров. Двор «гостиницы» был отгорожен от подворья Сизовой крашеным штакетником; посредине двора разбита цветочная клумба, вокруг которой стояли три оригинальные скамейки, сделанные из распиленного пополам, выструганного и покрытого лаком соснового кругляка. «Гостиница» имела максимум возможных для села бытовых удобств: водопровод, горячую воду из бойлера и даже местную канализацию; помещения отапливались от котла, который стоял на половине Сизовой, она же убиралась в номерах.

Нексин шел по поселку в эти номера. Гостиница была в противоположном от конторы лесхоза конце села,

которое растянулось на километр широкой центральной улицей, а к ней прилегали переулки. За этой окраиной среди сельчан закрепилось название Черемушки, возможно, по аналогии с жилыми районами городов, а может быть, из-за густых черемуховых зарослей, росших по берегу ручья, что протекал за последними домами.

Ранний зимний вечер уже опустился над селом; было безветренно, и в холодном воздухе легкие клубы дыма от печек тянулись вверх ровными светлыми столбами, тающими в темном небе; а вокруг электрических фонарей по центральной дороге стояло красивое сияние от морозного искрящегося воздуха. Идиллию тихого сельского вечера нарушал только лай собак, подававших голоса то в одной, то другой стороне поселка.

Нексин, не склонный ни к мечтательности, ни к сентиментальности в силу своего урбанизированного склада жизни, все же был впечатлен увиденным. Сначала он было поспешил к себе, но замедлил шаг и с любопытством прохожего, который оказался случайно в незнакомом месте, разглядывал темные контуры домов, желтые квадраты окон с занавесками, стараясь угадать, какие и как там живут люди. Он пока их не знал, но так или иначе все здесь были связаны с лесхозом, и они все – и работающие в лесхозе, и не работающие – были невольно под его началом как директора, а значит, в его власти. Эта мысль была ему очень приятна – он тут же вспомнил, какое почтение и уважение к нему только что проявили Борец и Заборов, – и осознание своей значимости среди этих людей, пусть даже в таком глухом углу, захлестнуло, как бывало раньше, сладкой волной собственного величия. Нексин сразу перестал видеть красивое вечернее село и начал думать о том, как ему укреплять и поддерживать среди населения села и работников лесхоза роль сильного руководителя и человека незаурядного. И был несказанно рад, что удача сама шла к нему навстречу в лице неожиданно объявившегося корреспондента телевидения. Нексин заранее видел себя на телеэкране, представлял, как его услышат многие знакомые и бывшие коллеги в городе, ведь о нем давно уже не писали в газетах и не снимали его для телевидения. Он должен, обязан их удивить! С такими мыслями дошел до дому, лег спать, с этими же мыслями проснулся и рано заспешил на работу, совсем не замечая красоты зимнего сельского утра, рассеянно и запоздало кивая на приветствия попадавшихся на пути сельчан.

Нексин сперва-наперво позвонил Хромовой, справился, как дела, услышал в ответ – только проснулась; тогда он пожелал ей доброго дня и условился, что они созвонятся, как всегда, вечером. Это был его третий день в лесхозе. Первый неполный день он провел с главным инженером Резником, который показывал производство и рассказывал о лесхозе. Второй день успел познакомиться с коллективом, в основном работниками конторы и инженерно-техническим персоналом, и изучал их личные дела. Главный инженер отчего-то – Нексин и сам не мог объяснить, отчего – ему не понравился. Связано это было с тем, что ему, Нексину, далекому от лесного производства, Резник все показывал и рассказывал, как какому-нибудь школьнику, пришедшему сюда на экскурсию; еще Нексину не понравилась его манера держаться с ним, высокомерно-снисходительная, словно он и не директор. Вот и теперь, лишь успел поговорить с Еленой Аркадьевной и положить телефонную трубку, чтобы следом заняться подготовкой вопросника для разговора с корреспондентом телевидения, как к нему с лицом надменным и важным зашел главный инженер, за ним шел мастер заготовительного участка Варкентин, стараясь быть незаметным, прячась за спиной Резника. Борец в приемной еще не было, и они прошли в кабинет напрямую. Как оказалось, по поводу рабочего, получившего накануне травму. Была она вовсе не легкая, как сказала Борец, и травмировало ему не руку или ногу, а голову. Со слов мастера, лесоруб Кишкелс, оказавшийся очень близко к падающему дереву, комлем [2] получил сильный удар в голову, некоторое время был без сознания.

2

Комель – толстая часть ствола дерева непосредственно над корнем и корневищем. – Примеч. ред.

– Что вы хотите услышать от меня? – сказал сухо Нексин, решив избрать в отношениях с Резником официально-деловой тон.

– Пришли поставить вас в известность, Алексей Иванович, – сказал Резник, насторожившийся неприветливостью директора. – Решить, как быть с этим случаем… С производственной травмой…

– Леонид Семенович,

если вы пришли мне рассказывать о том, что такое производственная травма, то я без вас хорошо знаю, что это значит… Ближе к делу… Я так понимаю, что случай с Кишкелсом для вас не впервой в лесхозе… В таком случае какие ваши предложения?..

– Да, к сожалению, иногда бывает… Если все оформлять официально, получается, что год только начался, а мы по отчетности о травматизме уже попадаем во все обзоры, начиная с нашего же главка до контрольных органов… Дело даже не в этом, хуже, что нас включат, а я уверен в этом, в список предприятий, проверяемых по охране труда. Такое совсем не нужно. Вот я и подумал: может не регистрировать? Пришли спросить вашего совета…

– Леонид Семенович, а кто у нас в лесхозе отвечает за травматизм?.. – вкрадчиво и теперь уже с ласковой иронией в голосе спросил Нексин. Выждал паузу и продолжал: – Вы, насколько известно… Ну а что до моего совета?.. – Нексин на минуту замолчал, переводя взгляд с Резника на мастера. – Вот вам что скажу: когда у одного философа спросили: «Что на свете легче всего?» Он ответил: «Советовать другим…» [3] Вот и я советую: решайте случай как нужно!.. Кстати, что теперь с лесорубом?..

3

Слова позднеантичного философа Диогена Лаэртского.

– Он дома… – сказал мастер Варкентин.

– Думаю, что отойдет, – добавил Резник. – Я с ним сам поговорю, дадим возможность отлежаться дома недельку, а понадобится – дадим больше и закроем табель выходов на работу еще на неделю…

– Нехорошее слово вы, Леонид Семенович, употребили, не к месту, – сказал Нексин, словно и не слышал главного, сказанного Резником, предложившего скрыть травму. – Слово «отойдет» очень плохое в нашем случае, и как только вас угораздило вспомнить такое слово? Я, конечно, не суеверен, но не нужно было его употреблять, сказали бы «выздоровеет» или «поправится», а то «отойдет», словно собрался в иной мир… Пусть парень живет в этом мире… Рано ему еще «отходить»… Варкентин, а как вообще могло такое случиться?

– Он сам виноват. Работал без каски, в одном подшлемнике… Всегда им, видишь ли, спецодежда неудобная. Одел бы каску, таких последствий не было.

– На это обстоятельство, когда будете беседовать с Кишкелсом, сделайте сильный акцент, чтобы у него самого появилось чувство вины в случившемся, – сказал Нексин, – потом подумал и добавил: – Все же он пострадал, выплатите ему что-нибудь дополнительно… Премию… Он будет думать, что вы о нем заботитесь, невзирая даже на то, что сам и виноват…

Так начался третий рабочий день Нексина в конторе лесхоза. Он понимал, что придется ему сюда ходить точно так же и завтра, и послезавтра, иногда куда-то выезжать, бывать на производстве, – это обычная работа и серые будни. Он не знал, как долго может продлиться такая рутина, нормальная для простого человека, но не для него, незаурядного, живущего не для того, чтобы прозябать в этой глуши. И он снова задумывался о том, как найти себя в новой должности, как выделиться и заявить о себе. Для него это было похоже на навязчивую идею, как ожидание славы артистами и политиками. Нексину уже давно – с тех пор, как ликвидировали обком партии, – не хватало, как воздуха, ощущения собственной значимости и публичной похвалы. К тому же ему было важно, чтобы и Елена Аркадьевна – самый близкий ему человек, – думала о нем как о человеке необычном, не таком, как все.

И как только Резник и Варкентин вышли из кабинета, Нексин сразу же присел к столу и стал обдумывать и набрасывать на листе бумаги сюжет предстоящей съемки для телевидения. Как нельзя кстати представилась теперь для него удачная возможность рассказать о себе, показать себя. Он даже не сомневался, что все получится, но по-прежнему оставалась загадка: каким образом вдруг на телевидении решили снимать именно лесхоз в Залесье?

После полудня снова позвонила корреспондент. Когда она назвала себя Нексин ее сразу узнал по голосу и вспомнил, что встречался с нею, и не раз, когда для программы «Новости» снимали картинку с заседаний обкома партии. По первым же словам корреспондентки: «Алексей Иванович, это ваша старая знакомая… Как вам на новом месте?..» – Нексин понял, что о нем, как и следует для журналиста, справки навели. Голос у нее был доброжелательный, и это у Нексина убавило настороженности, потому что каждую минуту думал о том, что телевидение так просто не поедет, это всегда делалось по просьбе или по заказу. Нексину очень хотелось спросить у журналистки о том, каким образом вдруг лесхозом заинтересовалось телевидение. И Нексин очень осторожно, придав голосу дружеское, но с нотками озабоченности, звучание, спросил: «Чем мы заслужили такое внимание?» Илона Петрова, так ее звали, ответила, что имеет от редакции задание-поручение на съемку материала о положительном герое и хороших новостях, которые теперь такая редкость на экране. Они условились о встрече.