Душеспасительная беседа

Ленч Леонид Сергеевич

Уходя, уже в дверях, Любочка с ледяной любезностью говорит мне:

— Максим Петрович, я приколю к нашей двери записку для Надейкина, чтобы он вас ничем не беспокоил. С ним поговорит Кира Иосифовна.

Перед концом рабочего дня (Любочка в издательстве больше так и не появляется) ко мне в кабинет шумно врывается Кира Иосифовна — ноздри тонкого ястребиного носа раздуты от ярости, впалые щеки в красных пятнах.

— Ну, этот ваш Надейкин!.. Хорош!

— Он не мой, он Любочкин!

— Но ко мне-то он попал по вашей милости. Объявил, что будет жаловаться на меня директору. Теперь из-за

вашего эгоизма я должна писать дурацкие докладные записки, оправдываться. Спасибо, Максим Петрович!

Хлопнула дверью и исчезла. Представляю, как она еще будет (вместе с Любочкой) перемывать мои бедные эгоистические кости!

3

Прихожу домой усталый, вымотанный. Настроение отвратительное. Меня угнетает и бесит глупая история с Надейкиным, в которую я угодил как кур в ощип.

Хорошо бы сейчас посидеть с женой и Чесиком — выпить горячего чаю, позевать часок перед телевизором. А вдруг возьмут и покажут что-то интересное?!

Не тут-то было!

— Скорей переодевайся! Звонили Стокины, у Ангелины день рождения. По дороге что-нибудь купим для этой халды. — У моей жены и знакомые, и приятельницы все или «халды», или «кикиморы», или «дурехи».

— Ой, мне не хочется никуда ехать. Я очень устал, плохо себя чувствую!

— Начинается!! Я тоже себя неважно чувствую, но, однако, еду!

— Знаешь что — поезжай одна. Скажи, что я заболел!

Лучше бы я не говорил этой фразы. Жена взрывается, как карнавальная петарда:

— Скажи, есть предел твоему зоологическому эгоизму… или он безбрежен, как океан?!

Внезапно мне в голову приходит странная, но, кажется, блестящая мысль! Я — эгоист? Хорошо. Сейчас я им стану.

— Да, я эгоист! — ору я на жену, внутренне ужасаясь тому, что я делаю. — И хватит играть в прятки! Не надо было вам замуж выходить за эгоиста, поискали бы для себя альтруиста. Никуда я не поеду! Хочу сидеть дома и пить чай, а на остальное мне наплевать! И не сметь ко мне также приставать со всякими Сюкиными!

Хлопая дверью так, что все кругом дребезжит, я иду к Чесику. Он сидит за своим столом и решает шахматную задачу.

— Па, что ты там разбушевался, как Фантомас? — лениво спрашивает Чесик, не отрывая взгляда от шахматной доски.

— Не твоего ума дело!

— Слушай, старик, ты бы пошел к себе, ты мне мешаешь, я не могу сосредоточиться!

— Вон отсюда! — ору я на Чесика.

Он оборачивается, мигает длинными темными ресницами, его розовая мордашка выражает глубокое изумление.

— Чего ты кричишь? Это моя комната!

— Комната твоя, а квартира моя. Иди и решай свою идиотскую задачу у мамы, в кухне, в ванной, в туалете — где хочешь! А я хочу побыть здесь. Один!

— Хорошо, я уйду, — бормочет смертельно обиженный Чесик, — пожалуйста! Если ты такой эгоист…

— Вон! — Я бацаю кулаком по столу, шахматные фигуры валятся на пол.

Чесик выбегает из комнаты, даже не собрав их.

Я слышу, как на кухне он жалуется на меня матери. Но по тону их разговора я понимаю, что его жалобы не встречают сочувствия и поддержки. Больше того — до моих ушей доносится звук легкой затрещины! Ого! Кажется, я попал в цель.

В комнату ко мне входит жена и медовым голосом говорит:

— Я приготовила чай, такой, как ты любишь. Будешь с нами пить или сюда подать?

— Сюда! — рявкаю я.

— Тихо, тихо! Сейчас подам!

Жена скрывается за дверью.

Оказывается, хорошо быть грубым, зоологическим эгоистом! Правда, мне противно играть эту роль, но ведь надо же хоть изредка, хоть один вечерок, отдохнуть человеку. Даже такому эгоисту, как я!

Трудный случай

К Федору Павловичу Теряеву, человеку заслуженному, достойному и вполне при этом обеспеченному, пришла в гости замужняя дочь Оленька — хорошенькое, пухленькое создание в летнем брючном костюмчике, белокурые волосы распущены, лежат на плечах. Пришла не одна, привела с собой мужа Вову, преуспевающего гуманитария.

Федор Павлович зятя не любил. Зять был молодец баскетбольного роста, но голос у него был тихий, вкрадчиво ласковый, как бы убаюкивающий. Разговаривая, Вова имел обыкновение не спускать с собеседника преданных глаз, выражавших такое нестерпимо открытое желание уловить и угодить, что собеседнику становилось не по себе.

— Когда твой Вовка смотрит на меня в упор, у меня создается впечатление, что он в это время шарит в моих карманах, — не раз, посмеиваясь, говорил дочери Федор Павлович.

— Почему ты его так не любишь, папа?! — возмущалась Оленька. — Вова способный и славный мальчик. Вечно ты со своими неуместными шуточками!

…На этот раз Оленька была так нежна с отцом, так умильно заглядывала ему в глаза, таким милым, душистым ветерком порхала по его уютной двухкомнатной квартире (после смерти жены Федор Павлович жил один), что он решил про себя: «О чем-то крупном пришла просить меня».

— Ну что вы жметесь, ребята? — сказал Федор Павлович. — Я же вижу, что вам от меня что-то надо. Выкладывайте, не таитесь!

— Говори ты, Вова, — сказала Оленька и сразу стала очень серьезной, даже жесткой.

— По-моему, Олик, тебе удобнее начать этот разговор с папулечкой… Ох, извините, Федор Павлович, это мы вас так зовем в нашем интимном кругу! — сказал зять Вова.

— Говори ты, Ольга! — приказал Федор Павлович.

Оленька в начале своего недлинного монолога слегка смущалась, но потом, овладев темой, заговорила бойко и складно о том, чего Федор Павлович ждал и к чему в глубине души был готов. Надо наконец поменять их однокомнатную квартиру, в которой ей с Вовой тесновато, на папуленькину просторную. Она знает, что для папуленьки это не просто, с этой квартирой у него многое связано, но она надеется, что он ее поймет и сделает правильные выводы.

Оленька произнесла свой монолог и замолчала. И Федор Павлович тоже молчал — думал. Вова глядел на него в упор, взгляд его выражал теперь не готовность угодить, а страстное собачье желание не промахнуться и на лету поймать зубами кусок, который, как он надеялся, будет ему брошен. Молчание Федора Павловича в этом смысле было недурным знаком.

— Я тоже убежден, Федор Павлович, что вы нас с Оликом поймете! — сказал после паузы зять Вова. — Откровенно говоря, я даже предпринял некоторые шаги для выяснения обстановки… провел, как говорится, разведку боем.