Душеспасительная беседа
Шрифт:
— Давайте, Леопольд Леопольдович, от литературы и искусства махнем! — сказал Васятка.
Анна Петровна механически кивнула головой.
Леопольд Леопольдович заглянул в свою записную книжечку, откашлялся и уверенно набрал номер телефона — аппарат стоял у него на письменном столе.
Произошло соединение. И вдруг лицо Леопольда Леопольдовича волшебно изменилось, губы расплылись в сладчайшей улыбке, деловитая морщинка на лбу, между бровей, куда-то исчезла, и Леопольд Леопольдович заговорил… женским голосом!
Анна Петровна ахнула и откинулась на спинку кресла.
Между тем Леопольд Леопольдович продолжал «делать звонок».
— Нас, старых актрис, — слегка жеманничая, говорил в трубку мастер-«звонарь», — не надо, голубчик, спрашивать про наше здоровье!.. Были бы только хорошие роли!.. Так я вас, голубчик, очень прошу: помогите этой моей старушке, я и ее хорошо знаю и ее внучка двоюродного — люди вполне достойные… Ну, спасибо, голубчик!.. Передайте от меня привет вашему уважаемому начальнику!..
Леопольд Леопольдович положил трубку на рычаг и уже своим деловым баритоном сказал:
— Вот так! Обещал доложить в благоприятном разрезе.
Анна Петровна поднялась, положила на стол «звонаря» деньги и, сопровождаемая Васяткой, покинула его вместилище.
Домой ехали в электричке молча. Уже перед самым городом Анна Петровна вдруг сказала:
— Бессовестный он человек!
Васятка забеспокоился:
— Кто бессовестный? О чем вы?
— Этот Леопольт… как его? Польтович, что ли.
— Чем же он бессовестный, Анна Петровна? Ну, позвонил, попросил. Вам знаете, сколько надо было бы добиваться такого звонка?! А тут дали десятку — и дело в шляпе!..
Анна Петровна поджала губы и промолчала…
Финал этой незамысловатой житейской истории произошел через три дня после визита Анны Петровны и Васятки к «звонарю». Вечером, когда Васятка явился домой, он увидел свой чемодан и раскладушку в прихожей. Открывая ему дверь, Анна Петровна сказала совершенно спокойно, даже величественно как-то:
— Возьмите ваши вещички, Васяточка, и съезжайте от меня сию минуту. Все ваше я сложила, можете не проверять. И бутербродов туда, в чемодан, наклала — будет чем поужинать вам сегодня!
— В чем дело, Анна Петровна?! Что произошло?!
— Ничего такого не произошло… Вы ведь, Васяточка, жулик, Настя вас из детдома не брала, это все ваши враки. Вы на мою квартиру нацелились и хотели меня, старуху, обдурить, да не вышло у вас. А этот ваш Леопольт Польтович — он еще больший жулик, чем вы!.. Про него в газете будут писать!
Васятка угрожающе сделал шаг к пенсионерке, но она, отступив, сказала с тем же поразившим Васятку спокойствием:
— Даже и не пытайтесь меня придушить! Вам же хуже будет потом.
Васятка постоял, с ожесточением плюнул под ноги Анне Петровне, взял свои вещички и ушел.
Когда впоследствии Анну Петровну спрашивали, как же все-таки она разрешила явному жулику Васятке поселиться у нее, она объясняла:
— Он меня опутал, околдовал. Я при нем как под наркозом жила. Он как пульнет в меня своими черными, как ночь, глазищами, так у меня все внутри замирает. И я делаюсь вся как бы деревянной куколкой на нитках. За какую нитку он меня дернет, я то движение в угоду ему и сделаю!
Ее спрашивали:
— А как же вы набрались смелости этого Васятку потом прогнать от себя?
— Люди добрые помогли и… кончился его наркоз! — отвечала Анна Петровна с виноватой улыбкой.
Спокойной ночи, малыши!
Мама с папой пошли встречать Новый год к знакомым, а детей — старшего Генку и младшую Ниночку — оставили дома, на попечение бабки Надежды Карповны, прибывшей ради такого случая из Малаховки, с дачи. А в Малаховке в старом, скрипучем деревянном доме в одиночестве «кукует» (так он сам про себя говорит) дед Матвей Иванович.
Впрочем, дед, в прошлом полярник, бывалый зимовщик, любит такие «кукования»: под монотонный шум сосен хорошо «путешествовать» одному «по стране воспоминаний» — тоже дедовское выражение.
Дети уже поужинали, посмотрели любимую передачу «Спокойной ночи, малыши!» и в ожидании бабкиной команды: «А ну, по кроватям, малыши!» — сидят в столовой и, любуясь елочкой-подростком, стоящей на журнальном столике в углу, тихо разговаривают. Надежда Карповна сидит тут же в сторонке и продолжает смотреть телевизионные передачи одну за другой, безотрывно. Матвей Иванович говорит, что она не смотрит их, а «пожирает» и что он не раз слышал в малаховской тиши, как они хрустят в бабкиных глазах, подобно тому, как у нас на зубах хрустят диетические хлебцы.
Генка и Ниночка тем временем обсуждают волнующую их проблему: существует ли Дед Мороз как реальная личность или он всего лишь игрушка, фантазия?
— Эдик говорил, что он видел Деда Мороза совсем близко, как я тебя сейчас, — рассказывает Генка, снисходительно поглядывая на белые банты-бабочки в жидких каштановых косичках сестры.
Голубые глазенки Ниночки округляются. В них мучительное любопытство и легкий страх.
— А какой он?
— Точь-в-точь как наш, — кивком белобрысой головы Генка показывает на Деда Мороза, висящего на нитке под самой звездой на верхушке елки, — только у того, у живого, на ногах не валенки, а обыкновенные желтые туфли на… мокроупорке. А сам он здоровый-прездоровый, с елку ростом!
— А что он делал с детьми?
— Сначала он сам песенку спел, потом вокруг елки хоровод они с ним водили, а потом он всем детям раздавал подарки — такие кулечки, а в них конфеты, печенье и мандарины. Если мандарины большие, то по две на кулечек, а если маленькие — по три.
— А Снегурочка с ним была?
— Снегурочки не было. Дед Мороз сказал, что она простудилась (наверное, ее инфекция укусила) и лежит дома с температурой. А потом, когда все кончилось, Эдик и другие дети спускаются по лестнице, а Дед Мороз задрал свою дубленку и бежит, как ненормальный, вниз: топ-топ-топ! А из-под дубленки видны обыкновенные мужчинские брюки! Дети его хотели остановить, а он обыкновенным мужчинским голосом сказал им: «Не задерживайте меня, ребята, мне сегодня надо еще три елки-палки обслужить!» Эдик сказал, что это никакой не Дед Мороз, а обыкновенный дяденька-артист, его только нарядили под Деда Мороза и бороду из ваты привязали.