Душевная травма(Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом)
Шрифт:
— Нехорошо получилось, Павел Петрович! — внушает «самому» Соломахин. — Пожилая женщина, старый наш работник, а ты на нее кричишь, стучишь по столу кулаком, оскорбляешь!
— Во-первых, кулаком я не стучал, а просто хотел в процессе жестикуляции поставить кулак вот так, на стол, а рука нечаянно сорвалась, и у меня получился звук.
Павел Петрович крепко бацает кулаком по столу — демонстрирует, какой у него «получился звук».
Соломахин болезненно морщится.
— А то, что я ей нотацию прочитал, — вот этого я не отрицаю! — продолжает оправдываться Павел Петрович. — Но это
— А за что, собственно говоря, ты ей читал нотацию? Она тебя сама вовремя предупредила, что в ее материалах есть ошибка и эту ошибку надо исправить.
— А если бы я успел эти материалы подписать и они бы от нас ушли наверх? Что тогда?!
— Нельзя так рассуждать: если бы да кабы… Тут важно другое, то, что Жилкина, обнаружив ошибку, пришла к тебе и честно ее признала. Не изворачивалась, не скрывала, не валила на других! Тебе должно быть известно, что некоторые товарищи в аналогичных случаях ведут себя совсем иначе.
Соломахин говорит это и смотрит на Павла Петровича в упор. Ветчинно-розовые щеки «самого» приобретали бордовый оттенок. Он прекрасно понимает, каких «некоторых товарищей» имеет в виду Соломахин. «Аналогичный случай» произошел недавно с самим Павлом Петровичем, и ему много пришлось тогда побегать по инстанциям, на ходу выворачиваясь наизнанку, прежде чем он с великим трудом кое-как отвел от себя грозившую ему крупную неприятность.
— А ты вдобавок ко всему ее оскорбил! — жестко заключает Соломахин. — Ты помнишь, как ее обозвал?
— Не помню. Я не злопамятный!
— Ты ее обозвал мокроносой устрицей. Согласись, что это звучит… не очень элегантно в устах мужчины, когда он говорит с пожилой женщиной да еще своей подчиненной. И потом… где ты видел носы у устриц? Они ведь в раковинах живут.
— Вот она и сидит у себя в отделе, как устрица в раковине. Ничего не видит, ничего не слышит. Это образное выражение, а не оскорбление!
С трудом сдерживая раздражение, Соломахин поднимается:
— В общем, Павел Петрович, я бы на твоем месте вызвал к себе Жилкину и извинился перед ней за свою грубость.
В словах Соломахина Павлу Петровичу чудится зловещий тайный смысл, тонкий намек, даже подвох.
— Постой! Как это надо понимать: «Я бы на твоем месте»? Это что, твое указание, совет или… может быть, мечта?!
Павел Петрович сардонически усмехается, но Соломахин уходит, бросив в дверях:
— Можешь не извиняться. Поступай так, как тебе твоя гражданская совесть велит.
…Соломахин давно ушел, а Павел Петрович все никак не может успокоиться.
«Я бы на твоем месте…» Да он спит и видит, как бы ему сесть на мое место. Вот его и прорвало! Когда я ему ввернул насчет «мечты», его аж перекосило. Знаем мы таких «мечтателей»! Давно уже, поди, копает против меня. И копает, и капает! А тут такой удобный повод подвернулся, чтобы накапать!.. Может быть, вызвать сейчас Жилкину сюда и быстренько извиниться? Упредить Соломахина? Спросят — я скажу: «Да, я погорячился, но я же извинился перед этой устрицей, что вам еще нужно от меня»?.. Нет, нельзя извиняться, извинение — это признание факта, которым он все равно будет козырять, играя против меня… Ах, Соломахин, Соломахин! Ладно, посмотрим, кто кого!..
Как известно, лучший вид обороны — наступление. Но сначала надо провести разведку боем.
Павел Петрович вызывает машину и уезжает. Возвращается он в конце рабочего дня — благодушный и умиротворенный. Результаты разведки самые положительные. Он точно выяснил, что Соломахин не «копает» и не «капает». Про Жилкину из планового отдела Павел Петрович, конечно, уже забыл. Но увы, о ней ему напоминает Людочка, вызванная звонком в кабинет.
— Ну что тут у вас нового? Кто мне звонил?
— Павел Петрович, Жилкину увезли! — выпаливает Людочка.
— Как увезли?! Куда?
— Ей стало плохо. Пришлось вызывать «неотложку». И ее отправили домой. Товарищ Соломахин недавно позвонил ей, ее домашние сказали, что ничего страшного нет, но придется немного полежать.
— Та-а-ак! Ну ладно. Идите.
Людочка уходит с непроницаемым лицом. Павел Петрович нервно перекладывает папки с неподписанными бумагами с места на место. Опять неприятность, черт побери! Как бы Соломахин не стал давить на этот клапан!
Павел Петрович берет чистый лист бумаги и быстро пишет:
«Товарищ Жилкина! В моих словах „мокроносая устрица“, сказанных по вашему адресу, нет ничего обидного для вас, поскольку я тут не намекал на ваш природный недостаток, а имел в виду совсем другое. Поправляйтесь, выходите на работу, я вас вызову и объясню вам для пользы дела, как старший товарищ, смысл этого чисто образного выражения…»
Чуть подумав, Павел Петрович дописывает свое извинительное послание:
«А пока желаю вам здоровья и счастья в личной жизни».
Поставив свою подпись, он снова нажимает кнопку настольного звонка с табличкой «секретарь» и, когда в кабинете мгновенно появляется Людочка, говорит ей:
— Перепечатайте это самолично и у меня в кабинете. В четырех экземплярах. Первый пошлите Жилкиной домой, второй — Соломахину, третий — в местком. Четвертый экземпляр оставьте для себя.
— Хорошо, Павел Петрович!
— Да, еще вот что. — Павел Петрович достает из кошелька трешницу и дает Людочке. — Купите у нас в буфете апельсинов. Кило. Даже можно полтора. И пошлите Жилкиной вместе с моим письмом. От меня. Вам все понятно?
— Все, Павел Петрович!
Людочка уходит за машинкой, а Павел Петрович придвигает к себе папку с недописанными бумагами и берется за работу. Он спокоен и умиротворен. Попробуйте теперь под него подкопаться! То-то!..
НЕПРИЯТНОСТИ
В ателье химчистки, в котором Нюра служит приемщицей, в этот утренний час тихо и пусто.
Клиенты что-то не заходят. Анну Семеновну, свою напарницу, Нюра послала на фабрику. Фабрика задержала выполнение срочных заказов, недовольные заказчики наседают на Нюру со своими жалобами, угрозами и упреками, все нервы из нее вытянули. Вот она и упросила пожилую Анну Семеновну поехать вместо нее к директору фабрики — ругаться.