Два апреля
Шрифт:
– И только?
– спросил Овцын.
– Хвалю.
– И только?
– Объявил вам благодарность. Лисопад запишет в трудовую книжку.
– Так-то лучше, - сказал Овцын.
– Эдак вы далеко пойдете, мой дорогой, - засмеялся Крутицкий.
– Близко ходить мне неинтересно, - сказал Овцын.
– Все уже исхожено, цветы сорваны, и трава помята сапогами.
– Не сочиняете ли вы там стихи на досуге?
– спросил начальник конторы.
– На досуге я рискую жизнью, преодолевая силу течения, - сказал Овцын.
Потом он подумал, не позвонить ли Марине. Решил позвонить, сказать, что через неделю будет в Ленинграде, заказал разговор, но вдруг передумал, вернул листочек в кассу и поехал домой на трамвае.
После обеда он провел короткое совещание комсостава, и все оказалось в порядке, только старший механик, человек нелюдимый и желчный, пожаловался, что присланные мотористы еще мальчишки, техники не знают, и все перекалечат, когда в море он вынужден будет подпустить их к механизмам. Овцын не расстроился - он знал нрав механика, склонного многократно преувеличивать трудности и беды, он также знал, что старший механик сутками не будет спать, но не допустит, чтобы мальчишки перекалечили механизмы. Он знал, что к концу плавания у старшего механика все мальчишки станут отличными мотористами, даже если сегодня они задумываются, в какую сторону крутить гайку.
Старпом сказал, что его хозяйство в полном ажуре, хоть сейчас идти до мыса Доброй Надежды. Но хорошо бы третьего мая...
– Что такое хорошо, а что такое плохо, мы здесь решать не будем, -сказал Овцын.
– Чья завтра вахта?
– Моя, - сказал Соломон.
– Итак, к плаванию мы в общем готовы. Сегодня двадцать восьмое число. Завтра на судне выходной день, - объявил Овцын.
– Свободны все, кроме вахты. Марат Петрович, пусть перед концом рабочего дня матросы приведут судно в порядок. Что-то у вас много лишнего набросано на палубе.
– Все уберем, - сказал старпом.
– Дело минутное.
После совещания Овцын поднялся в рубку, проложил на картах тонкой карандашной линией основные курсы, потом читал лоцию Балтийского моря, чтобы освежить в памяти особенности театра. Лоция предсказывала туманы, прижимные западные ветры, недостаточные глубины, ледяные перемычки и еще многие неприятности. Весенняя Балтика не расположена баловать мореплавателя. Читая, Овцын взглядывал вниз. Там матросы скоблили палубу, а старпом Марат Петрович Филин, не брезговавший никакой работой, разделся до майки и поливал из шланга.
Вернувшись к себе, Овцын увидел, что каюта подметена, пепельницы вымыты и кресла расставлены по местам. В хрустальной вазе, куда он до прихода на судно Ксении бросал окурки, стоит ветка желтой кавказской мимозы. Ксения и в самом деле была незаметна, как воздух. Ни разу с того дня он не увидел ее у себя в каюте, но каюта постоянно была прибрана и на постели каждый день появлялось свежее белье. Он чувствовал незримую руку, заботящуюся о нем, это было удобно и поэтому приятно. Только однажды стало неловко. Ношеные носки он бросал в ванной под умывальник, каждый вечер собирался их выстирать, но каждый раз откладывал на завтра, и носков накопилась солидная горка. Приниматься за стирку стало уже страшновато. Овцын купил несколько пар носков и успокоился. Однажды, вернувшись с берега, он не увидел этой горки и удивился. «Ну и прекрасно, -подумал он, - меньше заботы». А утром выстиранные и выглаженные носки оказались в шкафу. Ему стало не по себе, он хотел отругать Ксению, но потом подумал, что ругать Ксению в салоне нелепо, а вызывать ее к себе специально для головомойки - значит снова начать тот тяжелый разговор. Вспомнив свое правило предупреждать нежелательное, он стал стирать носки перед сном. Тогда Ксения не постеснялась порыться в ящиках, нашла грязное белье, выстирала его и аккуратно уложила на полке шкафа. Овцын рассердился, но опять промолчал. Он раздумывал, как бы похитрее наказать ее за самоуправство. Самое простое - заплатить за стирку. Но это - он понимал - слишком уж обидно. Надо было выдумать что-то другое. Он думал, но не очень. А когда однажды утром Овцын увидел, что брюки его выглажены, а туфли начищены до яркого блеска, он рассмеялся, махнул рукой и понял, что с этой Ксенией ничего не поделаешь. Ничего не поделаешь с человеком, который ночью тайком пробирается в каюту. С этим надо смириться.
Утром, еще до подъема флага, - Овцын, только что побрившись, завязывал галстук, - пришел Борис Архипов, свежий, помолодевший и пахнущий терпкой, не цветочной парфюмерией.
– Ты тоже объявил выходной?
– спросил Овцын, принюхиваясь к необычному и приятному запаху.
– Скажите, сэр, и каком ателье вам крахмалят рубахи и гладит брюки ?
– насмешливо спросил Борис Архипов и уселся в кресло.
Овцын чувствовал, что наблюдательный друг догадывается, отчего у него последнее время столь презентабельный вид.
– Это ателье у меня дождется взбучки, - сказал он.
– За что?
– За конспирацию.
– Ах, вот как, - сказал Борис Архипов и вздохнул.
– Да, я тоже объявил выходной. Передал все права старпому и сказал, что меня на судне нет. Предлагаю разгуляться.
– Ценное предложение, - сказал Овцын.
– Как именно?
– Существуют пять способов, - сказал Борис Архипов.
– Но мы выберем самый безобидный. Предлагаю поехать в какую-нибудь окрестность. Говорят, здесь живописные окрестности.
– Окрестность - это хорошо, - согласился Овцын.
– Только чтобы была цивилизованная окрестность. С расчищенными дорожками, тавернами на пути и видом на море.
– Ты пижон, сынок, - сказал Борис Архипов.
– Да, этого у меня не отнимешь. Терпеть не могу сучки в волосах, комаров и промокшие туфли.
Он подошел к телефону, набрал номер каюты Соломона.
– Второй штурман Двоскин слушает, - строго ответил Соломон.
– С добрым утром, второй штурман Двоскин, - сказал Овцын.
– С хорошей погодой. Кажется, сегодня хорошая погода?
– Тебе сверху виднее, - сказал Соломон.
– А у меня иллюминатор
узкий.
– Ты еще и шторки не раздергивал, сонный краб, - сказа Овцын.
– Вахту принял у старпома?
– Приму после завтрака.
– Ну, так слушай: меня на судне нет. Понял?
– Понял ясно, - сказал Соломон.
– А кто за тебя?
– Ты. Решай все сам и будь здоров.
Он положил трубку, подумал и набрал номер салона. К телефону подошла Ксения.
– Вы очень заняты, Ксения Михайловна?
– спросил он.
– Не очень, - ответила Ксения.
– Я вам нужна?
– Мне нужен завтрак. На две персоны, - холодно произнес Овцын.
– И попросите Алексея Гаврилыча, чтобы кофе сварил покрепче.
– Хорошо, - сказала Ксения.
Она пришла через двадцать минут, расстелила на столе накрахмаленную скатерть, расставила тарелочки и чашки. Борис Архипов раскрыл дверцу буфета и разглядывал этикетки бутылок. Он достал из буфета еще одну чашку и поставил на стол.
– Меня зовут Борис Никитич. Садитесь с нами. А капитана не бойтесь, Ксюшенька, при мне он вас не укусит.