Два апреля
Шрифт:
– Мне неудобно, - сказала она, смутившись.
– Ведь я на работе.
– Пустое, сегодня выходной день, - сказал Борис Архипов. Он взял ее за плечи и усадил.
– Сегодня мы решили разгуляться. Имеем мы моральное право разгуляться перед плаванием?
– Я не знаю, как это у вас выглядит, - сказала Ксения.
– У нас это выглядит благопристойно, — улыбнулся Борис Архипов.
– Мы уже в возрасте и глупостей себе не позволяем. Иван Андреевич, позволяем мы себе глупости?
– Бывает, - сказал Овцын. Он подумал, что усаживать за стол буфетчицу, которой сейчас надо накрывать завтрак в салоне, - это поступок не совсем умный. Ладно, Гаврилыч все поймет и накроет сам.
– Вот человек, никогда не даст соврать, - покачал головой Борис Архипов.
– Весь прямолинейный, как меридианная сетка на карте Мерка тора. Ксения, не вздумайте влюбиться в своего капитана. Это все равно, что влюбиться в логарифмическую линейку, Лучше влюбитесь в меня. Я человек любезный, покладистый и добрый, как дед-мороз. Помнишь, сынок, мимо нас проскользнуло видение и долго еще в воздухе оставался тонкий запах духов? Ты, конечно, по внутреннему развитию стоишь не выше палубного кнехта, у тебя квадратное сердце, ты ничего не почувствовал в тот незабываемый миг. А я, больной и чувствительный старикашка, сразу постиг связь. Глазами души. Мне открылось будущее, я тогда уже знал, что мы будем сидеть за этим столом и прекрасная Ксюшенька будет наливать нам кофе.
Овцын слушал и посмеивался. Похоже, что отец увлекся этой Ксенией. Шутки шутками, а необыкновенный блеск глаз не скроешь. Просто так, от выходного дня этого не бывает. Он и сам ощущал в сердце некоторое томление, когда глядел на буфетчицу. Очень приятно было глядеть на Ксению. Приятно было слышать ее голос, напоминающий звук какого-то инструмента, сразу не сообразить какого, но специально придуманного, чтобы трогать за душу.
– Разговорился ты, отче, - покачал головой Овцын.
– Лучше я пойду работать, - сказала Ксения.
– А то капитан рассердится и уволит меня.
– Снимайте передник, - сказал Овцын.
– И не надо говорить о работе, а то я и в самом деле рассержусь.
– Кто же за меня все сделает?
– Повар.
– Мне неловко, - сказала она.
– Он и так смотрит на меня косо.
– Пустяки. В плавании расквитаетесь. Вам еще не раз придется обеды готовить.
– Я умею, - сказала Ксения.
– Хорошо, я сниму передник, если вы разрешаете.
– Сынок, Ксению мы берем с собой, - заявил Борис Архипов.
– Ксюшенька, вы знаете здешние окрестности. Нам нужна живописная окрестность с расчищенными дорожками и видом на море.
– Надо ехать в Ясногорск, - сказала она.
– Там очень красиво. Но это далеко, километров сорок. Туда ходит автобус.
– А ты спросил у Ксаны, хочет ли она с нами ехать?
Он назвал ее Ксаной и пожалел. Лучше было бы не терять дистанции. Сидеть вместе за столом - это можно. Форма обращения - это уже другое. Вдруг она назовет его Ванюшей?! Что тогда делать?..
– Ксюшенька очень хочет с нами поехать, - сказал Борис Архипов и пристально поглядел на нее.
– Верно, Ксюшенька? Ведь вы очень хотите с нами поехать?
– Как Иван Андреевич, - сказала Ксения, и Овцын облегченно вздохнул. Ваней она его не называет.
– Если Иван Андреевич хочет, чтобы я поехала, я поеду.
– А если Иван Андреевич не хочет, но я хочу?
– спросил Борис Архипов.
– Тогда я не поеду, - сказала Ксения.
8
Машина мчалась по бетонированному, рассчитанному на танки шоссе, шофер попался лихой, на частых н крутых поворотах он почти не сбавлял скорости. Ксению бросало то на Бориса Архипова, то на Овцына, и им нравилась эта болтанка, нравилась скорость, нравилось пустое шоссе, а когда навстречу ревел какой-нибудь самосвал, нравилось еще больше, потому что шофер не сбавлял скорость, и катастрофа казалась неизбежной, но не происходила. Машина пролетала в девяти сантиметрах от ревущего дизелем
самосвала, и снова была тишина и пустое шоссе.
Вокруг распластывались в разных плоскостях не вспаханные еще поля, возникали вдруг дома с островерхими крышами, вставали черные рощи, засвеченные сверху раскрывающимися почками и солнцем. Все это было красиво, и рядом сидел красивый человек Ксения, и, глядя на светло-зеленую дымку оживающих рощ, Овцын одновременно видел и Ксению, и не жалел, что они сейчас вместе. Пришла какая-то новая жизнь, не имеющая корней в прошлом, и каждый был самим собой, а не тем, кем его заставляли быть.
Когда приехали в Ясногорск, шофер, получив денег больше, чем указал счетчик, любезно сообщил:
– До войны здесь была дача Геринга.
Можно было представить себе, что летом этот тихий старинный городок совсем теряется в зелени парка, парк врывается в улицы, и палисадники перед непохожими один на другой домами тоже кажутся островками парка, а в просвете широкой, наверное, главной улицы виден кусок моря, выбеленный полуденным солнцем.
Ксения повела их в парк, который скоро стал лесом, но лесом прибранным, с извилистыми тропинками, посыпанными белым морским песком. Попадались скамейки, скрытые в нишах из кустов сирени. На перекрестках тропинок стояли затейливые деревянные грибы, под которыми можно укрыться от дождя. Столбы этих грибов были покрыты писаными и резаными мемориалами типа «Коля и Маша здесь были...». На одном столбе Овцын прочел: «Сидел здесь весь вечер первого мая и тосковал. Ты не пришла! Боря». Ниже было приписано корявым почерком: «Эх, Боря! Выпей с горя».
– Юность, - вздохнул Борис Архипов.
– Может, это я написал лет двадцать пять тому назад? У меня так было. Сидел весь вечер, ждал, тосковал, а она не пришла. Нет, это не я, - покачал он головой.
– Никогда не писал на стенках. И пил с горя, не дожидаясь совета. Я много упустил в молодости потому, что пил с горя. Сынок, ты не пьешь с горя?
– У меня горя не бывает, - сказал Овцын.
– Борис Никитич, почему вы так часто говорите о старости ?
– спросила Ксения.
– Сколько же вам лет?
– Придем в Ленинград, и стукнет сорок, - скачал Борис Архипов.
– Это ли не старость? Интересно, о чем вы, Ксюшенька, будете часто говорить, когда вам стукнет сорок лет?
– О детях.
– Много их у вас будет?
– Много. Две девочки и мальчик.
– Кошмар, - сказал Борис Архипов.
– Представляю, сколько будет разговоров.
– А у вас есть дети, Борис Никитич?
– спросила Ксения.
– Мальчишка. Двенадцать лет.
– Почему вы о нем не говорите?
– Я же не мама. Да и что о нем скажешь? Двоечник, дерется, на аккордеоне играет. Мать ценит в грош, отца - в три копейки. Сам большой и умный. Увлекательно живет. А родители - люди скучные. Воспитывают, заботятся, деньги зарабатывают. Разве это жизнь?
– рассмеялся Борис Архипов.
– К тому же прадед у него поп. Как узнал об этом, затосковал, будто горб у себя на спине обнаружил.