Два апреля
Шрифт:
Однако Овцын прекрасно понимал, какой удар нанес матери, какие горделивые надежды развеял в прах. И не от сурового домашнего уклада сбежал он. Море оказалось созданным богом как раз по нему. Он вошел в морскую жизнь и захлопнул за собой дверь. Другое влекло, но кого же не влечет несбыточное? Кто вполне доволен судьбой? Нет таких на земле - и не надо...
Он зашел в квартиру, обставленную с нарочитым пренебрежением к человеческим удобствам и столь же нарочитым уважением к порядку.
– Здравствуй, мама, - сказал он.
– Здравствуй, - сказала мать и поцеловала его холодными губами.
– Вот я и прибыл.
– У тебя все благополучно?
– Да. По внешним признакам.
– О другом и не спрашиваю, - сказала мать.
– Другого у тебя и не будет.
За обедом он рассказывал о «Кутузове», о переходе, о людях. Увлекся -и рассказал о Ксении. Мать отнеслась скептически.
– В тебя будут влюбляться, - сказала мать.
– Но любить по-настоящему, в высоком значении... Не думаю. Так любят только мудрые женщины, большой души. Едва ли такая женщина захочет посвятить тебе жизнь.
– А немудрая?
– спросил он.
– Немудрую ты не пожалеешь. Ты сам оттолкнешь ее, когда пройдет увлечение. И правильно, потому что глупая женщина погубит в тебе послед нее.
– Что же мне суждено? Я не понял, - улыбнулся Овцын.
– Думаю, что судьбе ты вообще не интересен, - сказала мать.
– Судьба тобой не занимается. Она не обращает внимания на посредственность. Просто проживешь положенное как придется.
После обеда, отсидев за столом приличествующее время, он стал собираться. Достал деньги, разделил пополам и половину отдал матери.
– Ты стал много получать, - сказала она, пересчитав деньги.
– Видишь, расту, - улыбнулся Овцын.
Мать не ответила на улыбку, спросила:
– Ночевать будешь дома?
Это значило - нет. Провести ночь дома, среди тоскливого порядка вещей, под одной крышей с навеки обиженной и не желающей скрыть обиду матерью - это, конечно, не выше сил, но близко к тому. Привести Марину в каюту тоже нельзя. Не уподобляться же старпому... Снять комнату па неделю? Хлопотно. Для лишних хлопот нет времени. В гостинице потребуют
брачное свидетельство...
Он взял такси и поехал к набережной. В машине он думал, почему Марина не выходит за него замуж. Они провели вместе всю прошлую зиму, и он много раз предлагал ей это, порой настойчиво. Она говорила: «К чему? Разве я и так тебе не жена?» И хотя он считал, что «так» - это еще не совсем жена, приходилось соглашаться. Неловко было признать себя сторонником формальности. Он объяснял себе позицию Марины тем, что негде жить вместе. Что же это за семейная жизнь в чужой комнате? Впрочем, семейная жизнь с человеком, который семь месяцев в году мотается по белу свету, -это тоже не сахар. Может быть, тут причина?
На «Кутузове» было пустынно. Соломон и три матроса обеспечивали вахту, да Ксения, отпустив Алексея Гавриловича любоваться городом, стряпала ужин.
– Приходили речники, которые поведут нас до Беломорска, - доложил Соломон.
– Я сказал, что ты будешь завтра. Приятные люди.
– Мы бы и без них прекрасно дошли до Беломорска, - сказал Овцын.
– Невелика хитрость.
– Конечно, - согласился Соломон.
– Но порядок есть порядок. Моряки водят суда по морям, речники по рекам.
Овцын усмехнулся:
– Слушай, умница. Дай-ка мне ключ от твоей берлоги. Тебе она сегодня не понадобится.
– Что за разговор...
– Соломон опустил глаза и суетливо стал открывать ящики стола и искать ключ.
– Мне она до осени не понадобится. Живи всю стоянку. Вот ключ, бери.
– Спасибо, краб.
– Овцын положил ключ в карман.
– Когда сюда придет Марина?
– спросил Соломон.
– Откровенно говоря, я не хочу ее приводить,- сказал Овцын.
– Должен же ты показать ей судно, - удивился Соломон.
– Разве она должна показывать мне свою лабораторию?
Он поехал к заводу и позвонил из проходной. Рабочий день еще не кончился, но Марина пришла сразу, обняла его на глазах у вахтера. «Какие нелепости приходили мне в голову, - думал Овцын, ощущая губами теплое лицо, - чушь собачья, бред недоеной коровы! Я люблю ее, я хочу ее, она -счастье, какого сельдерея мне еще надо?..»
Он спросил, когда вышли на улицу:
– Куда?
– Я не хочу знать заранее, - сказала Марина.- Пусть все будет неожиданно, как твой приезд.
– Ты не ждала меня?
– Глупый, - сказала она, - ты не знаешь, что такое неожиданность. Когда сбывается то, чего очень ждешь, это и есть неожиданность.
– Понятно.
– Он остановил кстати проезжавшую мимо машину.
– По набережным, - сказал он шоферу.
Тот понимающе кивнул, машина рванулась, на повороте Марину
прижало к Овцыну. Она сказала:
– Сколько лет я мечтала, когда у меня будет много-много денег, столько, чтобы про них совсем не думать, я сяду в такси и скажу: везите меня по ленинградским набережным, везите долго-долго, и день, и вечер, и ночь, и особенно утро, когда солнца еще нет, а в окнах Сената уже пылают стекла.
– Ты хочешь ездить, до утра?
– Конечно, хочу. Но мы поездим немножко, а потом будут еще неожиданности, правда?
– Правда, - улыбнулся он.
Она придвинулась еще плотнее, и он почувствовал биение ее сердца, и они молчали. По мосту лейтенанта Шмидта машина переехала на другой берег.
От снежно-белого «Кутузова» падала на мостовую длинная тень.
– И это неожиданность, - прошептала Марина.
– Какой красивый корабль! А я обнимаю капитана. Я важная дама, правда?