Два апреля
Шрифт:
– Ты-то откуда знаешь?
– спросила она.
Он сказал:
– Сейчас я ничего не знаю. Сейчас мне все только кажется. Я не знаю, что со мной будет завтра. И ничего в этом нет увлекательного, одна хандра.
Лаская собаку Розу, которая теперь ходила с ними даже, в кино и спала там до конца сеанса под стульями, Эра высказалась:
– Посмотри, собака Роза, мой муж совершенно пал духом. Как мне не повезло, что я связала свою гульбу с таким слабым мужчиной. Оказывается, он всю жизнь делал из себя капитана и не думал о том, что прежде всего надо сделать из себя человека. На что он годен без своей профессии? Тебе жалко меня, собака Роза?
Тихо заурчала истомленная жарой и ласками собака Роза, она уперлась лапами Эре в бедро и выгнула спину.
Он пошел к морю и уплыл далеко; скрылись из виду и пляж и реликтовая роща, только темно-синие вершины гор с нанизанными на них облаками торчали еще поверх округлившегося моря. «Интересно, какая здесь граница территориальной зоны?
– подумал он.
– Пожалуй, я уже выплыл в международные воды...»
Он раскинул руки и решил полежать здесь, вдали от всех неустройств и забот, наедине с небом, безмятежным и величественным, в море, ласковом и теплом, как сонное объятие. Он думал, что жизнь хороша, что она всегда хороша, - черт бы побрал всех зануд и меланхоликов!
– только надо всегда ощущать ее, всякую, и нет на нашем круглом свете места, в котором он сходился бы клином. И права Эра. Он совершенно безобразно расклеился. Не человек, а баба в спущенных чулках...
Внезапно и бесшумно, как бы вывернув из-за угла, появился катер под зеленым флагом, с несоразмерно большим пулеметом на носу. Катер заглушил мотор и на инерции приближался к Овцыну. Два матроса стояли на палубе. Молоденький лейтенант в распахнутом кителе, в фуражке, сбитой на затылок, заинтересованно разглядывал лежащего на воде человека.
– Требуется какая-нибудь помощь?
– спросил, наконец, лейтенант.
«Пожалуй, я в международных водах», - подумал Овцын и сказал:
– Благодарю. Стакан чаю, если имеете.
– Ковальчук, стакан чаю, мигом!
– крикнул лейтенант, обрадовавшись неожиданной просьбе.
Матрос нырнул и люк под мостиком.
Лейтенант пригласил:
– Забирайтесь на борт.
Овцын влез на невысокий борт катера, отжал воду с волос. Нагретая солнцем металлическая палуба обжигала ноги.
– Поднимайтесь на мостик, - сказал лейтенант.
– Здесь у меня комфорт.
Особого комфорта на мостике, конечно, не оказалось, только
деревянный настил палубы и ящик для сигнальных флагов, на который можно присесть. Овцын присел на ящик, улыбаясь, глядел на молоденького лейтенанта, ожидая, что тот скажет.
– Далеко вы заплыли, - сказал лейтенант с уважением.
– Тут не часто пловца встретишь. Вообще не встретишь. Спортсмен?
– Любитель, - сказал Овцын, весело глядя на лейтенанта. Ему очень нравилась его румяная рожица с вихром, выбившимся из-под фуражки.
– Моряк, наверное?
– Лейтенант указал пальцем на синий якорь, который Овцын в бытность свою матросом выколол на плече.
– Гражданский, - уточнил Овцын.
– Хорошо, - кивнул лейтенант.
– В каких чинах плаваете?
– Капитан.
– О!
– изрек лейтенант, переменился в лице и крикнул: - Ковальчук, что ты там копаешься?
– Иду, товарищ командир!
– высунулся матрос из люка.
Он доставил на мостик стакан чаю в стальном подстаканнике и не приказанную тарелочку с печеньем. Эта тарелочка с печеньем очень тронула Овцына. Он печально вздохнул, глядя на моряков - пусть прибрежных, пусть военных, но моряков, родных ему людей уже потому, что они моряки. Вот они принимают гостя, совершенно незнакомого, с открытой душой, с улыбками, заранее уверенные, что гость честный и хороший человек, потому что сами они - прекрасные люди. Овцын взял стакан с темным чаем, похожим цветом на тот янтарь, который Ксения нашла на берегу в Ясногорске, Чай был чуть недослащен, и от этого выигрывал его аромат.
– У меня отец тоже капитан, - сказал лейтенант.
– Родился я в сорок первом, а отца увидел только в сорок шестом. Может, слышали, Левченко его фамилия. Его знают на флоте.
– Знают, - сказал Овцын.
Лейтенант примолк, потом спросил опасливо:
– И вы знаете?
– Если это Георгий Сергеевич, - смеясь, сказал Овцын. Теперь он понял, почему с первого взгляда на лейтенанта ему стало так весело. Как объяснить эту мистику, он не знал но он был уверен, что не будь лейтенант
сыном Георгия Сергеевича, ему не было бы так весело с самого начала.
– Точно!..
– тихо воскликнул лейтенант. Глаза его расширились, и рот остался приоткрытым.
– Вы откуда получили последнее письмо ?
– спросил Овцын.
– Из Тикси.
– Там мы с ним и простились, - улыбнулся Овцын.
– Десятого сентября сего года.
– Вы были в его караване?
– прошептал лейтенант.
– Капитаном «Титана». Слыхали про такую посуду?
– Пер дьяболо, я же вас знаю!
– закричал лейтенант.
– Ваша фамилия Овцын, батька писал!
Лейтенант вдруг примолк, уставился на Овцына подозрительно. Овцын усмехнулся, подумав, что мальчику не верится в такое.
– Совершенно верно, - подтвердил он и прихлебнул вкусный чай.
– Наверное, ваш батька ругал меня, что я не остался на «Титане» до Якутска?
– Как же вы могли остаться?
– засмеялся лейтенант, и Овцын понял, что подозрения его кончились.
– Вы же в Тикси женились на московской писательнице!
– До чего же болтун ваш батька!
– покачал головой Овцын.
– Не подозревал за ним такого качества.
– А он подозревал, что мы с вами увидимся? Скажите, а правда, она прилетела к вам из Москвы в Тикси, на край света, чтобы вас встретить с моря?
– Было такое дело, - сказал Овцын.
– Знаете, сколько я об этом думал!.. Это же...
– Лейтенант вдруг сдвинул брови и заколотил кулаками по приборной доске.
– На кого серчаете?
– удивился Овцын.
– На жизнь!
– произнес лейтенант.
– Такого человека встретил, и угостить нечем. Один спирт на корабле, и в тот бензин добавлен, чтобы военнослужащие его не лопали.