Два брата (др. ред.)
Шрифт:
— Рано, дедушка, смерть себе ворожишь! — с наигранной веселостью молвил Илья.
Они перебежали двор, перебрались через плетень и очутились на соседней улице. Акинфий тащил ружья, Илья нес бандуриста, не выпускавшего из рук бандуры. Оглянувшись, они увидели, что крыша покинутого ими дома пылает, как огромный костер.
Прежде чем враги с диким гиканьем и воем ворвались в Закотное, Акинфий и Илья успели уйти далеко и укрылись в глубокой балке.
Лишь несколько десятков людей, уцелевших из большого отряда повстанцев, собрались утром
А Лукьян Максимов с торжеством доносил царю:
«И возмутителей поймав, многим наказание чинили, больше ста человекам носы резали, а иных плетьми били и в русские города выслали, а пущих заводчиков повесили на деревьях за ноги».
Долго скакали булавинцы по притихшим степям, ночевали в балках, скудно питались тем, что удавалось достать на одиноких хуторах. Слепой кобзарь не вынес тягот дороги и тихо угас на руках Ильи. Рыдая от горя, Марков вырыл могилу у подножия древнего кургана и уложил туда старика с его неизменной бандурой.
В Запорожье приехали только в январе, когда повеяло уже теплым ветром с Черного моря. Сечь приняла вождя голытьбы гостеприимно, атаману дали жилье в Кодаке, откуда можно было за несколько часов доехать до Запорожья.
Булавин не пал духом после тяжелого поражения. Он строил широкие планы на весну, когда степь сбросит белый кожух, пробьется молодая травка и когда казаку с его конем везде будет лагерь.
А пока уцелевший Хведько с неизменным гусиным пером за ухом и с песочницей у пояса писал новые «прелестные» письма. Булавин рассылал их на Дон, на Украину, в Астрахань и на Терек. И уже стекались к нему новые бойцы, не запуганные, а обозленные зверствами низовских карателей. Домовитое казачество, поднявшее было голову после Закотного, снова приуныло.
Булавин говорил:
— Как вода подтачивает вешний лед, так и мы подточим силу лиходея Максимова.
Чтобы привлечь на свою сторону запорожцев, Кондрат Афанасьевич отправился в Сечь. Кошевой атаман Костя Гордиенко встретил Булавина с наружной приветливостью, под которой таилась ненависть. Гордиенко в душе стоял заодно с Максимовым и домовитыми казаками, но боялся показывать это слишком открыто: на Сечи у Булавина было много сторонников.
Сход был бурный. Казаки одобрительным шумом встретили Булавина, когда атаман появился на возвышении.
— Низкий поклон вам, братья запорожцы, от всевеликого войска Донского, — начал атаман и коснулся пальцами земли.
— И тебе кланяемся! — загудели в ответ запорожцы.
— Всем вам ведомы, — с силой продолжал Булавин, — великие те обиды, что терпим мы, донцы, от бояр, от князей, от войскового атамана Максимова и его приспешников. Да ведь и то вы должны понять, казаки, что сегодня нас зорят, наших жен и детей в полон гонят,
— Верно! Истинно! Правду атаман молвит!
Буря возгласов пронеслась по толпе, замелькали в воздухе сжатые кулаки, полетели вверх казацкие шапки. Гордиенко кусал губы, но еще не осмеливался выступить открыто.
Но когда увидел кошевой атаман, что пламенные призывы Булавина находят слишком восторженный отклик, не утерпел.
— Кого вы слушаете? — обратился Гордиенко к настороженно внимавшей ему толпе. — Войско донское от государя не отложилось, и что толкует здесь Булавин — чистая брехня!
— А ты его перебреши! — выкрикнул одинокий голос, и вся громада грохнула враждебным хохотом.
Но Гордиенко был опытен в словесных спорах, и сбить его было нелегко.
— Писал нам атаман Максимов, чтобы мы того Кондратия поймали и под крепким караулом в Черкассы выслали…
— А кто бы тебе его поймать позволил? — раздался тот же басовитый голос.
— И за поимку его, Булавина, — не смущаясь, продолжал Гордиенко, — обещано двести рублев.
— В глотку тебе их вбить, Иуда! — разразилась толпа неистовым гневом, как грозовая туча градом. — Долой кошевого! В прорубь его вниз головой! Киями заколотить!!
Гордиенко побледнел. Он понял, что у него слишком мало сторонников, что терпение запорожцев лопнуло и дальше сопротивляться опасно. Он тотчас сложил с себя знаки атаманского достоинства, спустился с помоста и затерялся в толпе.
Быстро выбрали нового кошевого и приняли решение: желающим запорожцам разрешить уйти к Булавину, чтобы сообща постоять за народное дело. Добровольцев снабдить конями, оружием, припасами на первое время: таких сразу нашлось несколько сот человек.
Булавин с торжеством возвратился в Кодак. Там, на реке Вороне, силами своих людей и запорожских добровольцев он выстроил крепостцу и стал дожидаться весны.
И снова Хведько писал письма, и атаман рассылал возмутителей. Он отправлял их на Украину, на Волгу, на север, к Москве.
Глава V
ВОЗМУТИТЕЛИ
В число отправляемых на север попали и Акинфий Куликов с Ильей Марковым. Вручая им «прелестное» письмо, атаман строго сказал:
— Берегите пуще глаза! Большая это сила, но и большой бедой может обернуться. Коли попадетесь, грамотку изничтожьте. Не потаю: головой поплатитесь, ежели при вас найдут ее.
— Знаем, на что идем, атаман, — внушительно возразил Акинфий. — За народное дело жизни не пожалеем.
— Оно-то так, да и погибать из-за оплошности тоже не след.
Есаул снабдил Маркова и Куликова провизией на первое время, дал по полтине кормовых, и друзья пустились в дальнюю дорогу.
На выходе из лагеря им встретился оборванный старик, который вел в поводу вороного коня. Старик поспешно отвернулся и постарался укрыться за лошадью. Илье показалось знакомым его морщинистое лицо, косматые брови, седые усы.