Два лика одиночества.
Шрифт:
– Я справлюсь, – уверенно заявила Танаа. Мысль о том, что может произойти у деревни между ничего не понимающими наемниками, и озлобленными жителями, готовыми драться до конца, вызывала только одно желание – ни в коем случае этого не допустить!
– Я надеюсь. Ты должна прийти в себя, выйти в ментал, связаться с Мантикорой и предупредить его о том, что наемники больше не враги, а потом в кратчайшие сроки добраться до деревни и спасти Гундольфа. Только после этого ты можешь позволить себе… сама узнаешь, в общем.
Только тут девушка поняла, что было не так в Раанисте. Дракон разговаривал с ней сухо, сдержанно, и без обычной теплой покровительственности. Он говорил с ней, словно с… чужой.
– Что случилось? – холодея, спросила Арна. – Раанист, что случилось?
– Поймешь. Очень скоро поймешь. Но сперва ты должна спасти своих друзей, – ответил он и поднялся, расправляя крылья. – Сейчас я помогу тебе вернуться в тело. Готова?
– Да, – тихо сказала она.
– И запомни – ты не имеешь права умирать. На тебя возложено слишком много надежд, и слишком многие уже вверили свои жизни в твои руки. Ты не имеешь права умирать, как бы ты этого не хотела.
Дракон поднял крылья, сложив их за спиной, вскинул голову и произнес несколько слов на неизвестном Танаа языке. Ее плечо пронзило обжигающей болью, Арна схватилась за это напоминание о физическом мире, почувствовала, что ее словно бы выталкивает из такого ласкового и спокойного беспамятства… и закричала, когда боль, перейдя на физический уровень, стала почти невыносимой.
– Почему она пришла в себя? – донесся словно сквозь толстую ткань обеспокоенный голос Эстиса.
– Не знаю. Но не думаю, что это надолго – скоро бедняжка потеряет сознание от боли. Хуже всего то, что клинок, которым ее ранили, был отравлен, и…
Голос лекаря становился все глуше – Арна поняла, что снова проваливается в забытье. Чудовищным усилием воли она заставила себя сосредоточиться и перейти на ментальный план.
Здесь боль мгновенно ослабла, но не утихла полностью. Танаа прекрасно понимала, что времени у нее в обрез – в любой момент боль может вернуться, и тогда она просто не удержится в ментале. Собрав все свои силы, она привычно уже потянулась к Мантикоре.
– Талеанис, как ты?
– Пока что жив. Но это ненадолго, – сумрачно отозвался полуэльф.
– Я убила Птицу, – коротко бросила девушка, понимая, что времени на объяснения нет.
– И что? – безразлично спросил Мантикора, и Арна почувствовала, что он уже настолько приготовился умереть, что даже не был в состоянии полностью осознать ее слова и сделать вывод.
– Наемники больше не подконтрольны ему, – выдохнула она. – Они не будут на вас нападать, если вы не нападете первыми. Просто подождите немного – они сами все поймут. Разве сейчас они не стоят перед воротами, не стреляя и не нападая? Разве по ним не видно, что все они – в замешательстве?
Талеанис вздрогнул, отгоняя наваждение, и присмотрелся к возглавлявшему противников северянину. На обветренном лице воина застыл всепоглощающий ужас, он сжимал кулаки так, что костяшки побелели, и явно не собирался отдавать приказа о наступлении.
– Кажется, ты права, – отозвался он. – Но что делать с Гундольфом?
– Что с ним?!?
– Он собрался сотворить какое-то страшное заклинание и говорил так, будто его не переживет… Я не разбираюсь в магии, но, кажется, если действие заклинания уже начало проявляться, то его нельзя остановить…
– Оно начало проявляться? Как?
– Вокруг Гундольфа – светящаяся алая сфера с золотыми вкраплениями. Уже около десяти минут, и с каждой минутой она все интенсивнее и интенсивнее.
– Ясно, – Арна едва подавила желание выругаться. Она достаточно хорошо знала теорию магии, чтобы понимать, что теперь может произойти. – Талеанис, прошу тебя – докричись до Гундольфа, объясни ему, что наемники теперь наши союзники! И самые лютые враги Левиафана, каких только можно представить! – В плече запульсировала боль, Танаа поняла, что еще немного – и не удержится в ментале.
– При чем тут Левиафан? – обескураженно спросил полуэльф, тем не менее направляясь к рыцарю.
– Потом объясню, а пока что просто поверь мне…
Ответа Мантикоры девушка уже не услышала – пронзенное словно раскаленной сталью плечо взорвалось ослепительной мукой, и ее вышвырнуло из ментала в измученное тело.
Нельзя терять сознание, – жестко сказала она себе. И услышала свой голос – словно бы со стороны.
– Сколько у меня времени?
– Яд вызовет необратимые разрушения внутренних органов примерно через час, – обескураженно ответил лекарь, меньше всего ожидавший, что пациентка придет в себя и сможет говорить.
– До деревни всего пятнадцать минут скачки… я успею. Эстис, ты поможешь мне?
– Но, Арна, ты же…
– Нет времени. Ты поможешь?
Вместо ответа граф бросился во двор, приказывая срочно вывести трех лошадей. Орогрим подхватил Танаа на руки, доктор быстро собрал в чемоданчик все свои снадобья и прочие медицинские принадлежности, и уже через пять минут лошади во весь опор несли четырех всадников к деревне.
Эстис, горяча коня, прижимал к себе поминутно теряющую сознание девушку и проклинал все подряд – Птицу, непонятного Левиафана, Ярлигов отравленный меч ныне покойного Неркиса и самого себя. Орогрим, свято уверенный в способностях сестры, был абсолютно спокоен – она жива, значит, все хорошо. Значит, никто не погибнет, и все будет хорошо… Лекарю просто было страшно, и ничего не понятно – он еще не успел прийти в себя после того, как исчезло заклятие лорда, а тут такое… Непонятно откуда взявшийся сын хозяина, эта странная девушка, ухитряющаяся сохранять сознание при такой боли и приказывающая везти ее в какую-то деревню – причем даже молодой граф ее послушал! В общем, ему было страшно и непонятно.
А в голове Арны набатом бились слова Рааниста: «Ты не имеешь права умирать, как бы ты этого не хотела». Тогда она не поняла их значения, но теперь…
Всепоглощающее желание уничтожить себя, прервать свое существование, оборвать собственную преступную жизнь, почти полностью завладело ее существом. Арна использовала силу Искоренителя, чтобы уничтожить того, кого не должна была уничтожать! Да, Птица был жестоким садистом и преданным служителем Левиафана, но он еще не был безнадежен! Он не был полностью привержен Злу или Равнодушию, и тем более – Добру! Танаа ни в коем случае не считала, что его нельзя было убивать, но она не имела права убить его так! Она использовала данную Творцом силу в личных целях, стремясь спасти друзей и себя, а не так, как велел ей долг!