Два лика одиночества.
Шрифт:
Арна почувствовала, что начинает засыпать под этот монотонный голос.
– А может такой… гм, «объект» насиловать женщин и убивать, получая удовольствие? – уточнил Эркей.
– Нет. Как я уже говорил, объект не способен испытывать плотского влечения.
– Есть ли другие способы вот так сделать с человеком?
– Есть более сложные заклинания школы некромантии, но даже самые великие некроманты прошлого не были способны накладывать их на такое количество людей сразу. Кроме того, есть похожие заклинания других школ, но их также касается это ограничение, – монотонно ответил Юнтир.
– А если вдруг этот Птица был действительно таким сильным колдуном?
– То его не удалось бы победить, – пожал плечами тот.
– Спасибо. Можете идти, – по лицу Эркея явственно читалось, насколько сложно ему играть роль обвинителя, не сбиваясь на привычный деревенский говор.
Наверное, он долго тренировался по какой-нибудь книжке, которую ему зачитывал вслух кто-нибудь, кто умеет читать, – с тоской подумал Гундольф.
Эстис мрачнел с каждой минутой.
– Обвинение вызывает Улькара, главного наемника, – тем временем продолжал кузнец.
Северянин молча спрыгнул с помоста и занял освободившееся место Юнтира.
Несмотря на кажущуюся простоту, «главный обвинитель» был действительно неглупым человеком и достаточно хорошо подготовился к суду. Он засыпал Улькара вопросами, которые хоть и были построены достаточно просто, но тем не менее выставляли наемников мягко говоря не в лучшем свете.
Через два часа после начала суда Эркей наконец закончил. Эстис безэмоциональным голосом объявил перерыв на час и, не дожидаясь реакции, встал и ушел в замок. Арна тут же последовала за ним.
– Мне кажется, это безнадежно, – простонал граф, прижимаясь лбом к холодному граниту стены. – Даже я чувствую волны недоверия и ненависти, исходящие от них.
– Доверься мне, – Танаа успокаивающе погладила Змея по плечу. – Я, кажется, знаю, что сделать, чтобы все закончилось хорошо. Но, как я уже говорила тебе вчера, мне нужно, чтобы ты мне доверял. Целиком и полностью, и всей душой, а не только разумом. Сможешь?
Де Карнэ обернулся к девушке и несколько секунд смотрел на ее лицо, освещенное доброй улыбкой.
– Я в тебя верю, – наконец сказал он. – И я тебе доверяю. Полностью.
– Значит, все будет хорошо.
Арна вышла во двор последней, когда все уже расселись и Эстис объявил о продолжении заседания. Она молча пересекла двор и остановилась у свидетельской трибуны, сколоченной из досок.
– Я знаю вас всех недавно и, увы, далеко не так хорошо, как мне бы хотелось. И сейчас я для начала хотела бы сказать, как же я рада тому, что чуть больше полутора месяцев назад мы – Гундольф, Талеанис, Орогрим и я – волей случая оказались в ваших землях в столь нужный момент и смогли оказать вам посильную помощь в борьбе с Птицей. Я благодарна вам всем за кров и пищу, что вы предоставили мне и моим друзьям, благодарна за то, что спасли мне жизнь. Спасибо, люди, – она отошла на шаг назад и низко поклонилась всем присутствующим.
Над двором повисла напряженная тишина. Никто не мог понять, к чему клонит Танаа – только у Грифона начали понемногу зарождаться и формироваться определенные подозрения. Закрыв на минуту глаза, он попытался вслушаться в Арну своим магическим даром – но, как и всегда теперь, безрезультатно. Магия покинула молодого рыцаря.
– Прежде чем мы продолжим, я бы хотела еще раз поблагодарить вас всех и подарить вам то немногое, что могу – песню.
Эркей глухо заворчал, что, дескать, не до песенок сейчас – но поймал ледяной взгляд Мантикоры и замолчал. Талеаниса в графстве уважали, но побаивались.
Танаа же, невзирая на неодобрительные и даже откровенно подозрительные взгляды, прошла обратно к тому месту, где сидела, опустилась на солому и положила на колено лютню. Тонкие пальцы коснулись серебряных струн, извлекая первые звенящие ноты. Спустя несколько секунд ее левая рука легла на гриф инструмента, и легкая мелодия перебора взлетела к облакам. Арна запела…
Когда согреет камень алтаря
Лесной цветок взамен кровавой жертвы,
Не станет ни изгоя, ни царя,
Ни бездны меж свободой и бессмертьем.
Когда с колен поднимутся жрецы,
Без страха глаз богов коснувшись взглядом,
Когда поить устанут мудрецы
Сердца, умы и души лживым ядом…
note 22
Голос и музыка, слова и интонации, и кажущийся таким ощутимым несуществующий взгляд ярко-синих глаз заставили каждого, кто присутствовал в тот миг во дворе замка, забыть обо всем внешнем и суетном, и полностью погрузиться в рождающийся на их глазах и в их сердцах мир…
Звучание набирало силу, и неповторимая магия музыки полностью захватила Эстиса, Гундольфа, Талеаниса, Эркея, Улькара и всех остальных. Они словно бы видели этот новый мир, мир без крови и лишней боли, мир, в котором не нужно лгать и притворяться, мир, о котором действительно можно мечтать… Они слушали Арну – и верили ей. Верили каждому слову и каждой ноте.
Скользнет в траву из ослабевших рук,
Распавшись пылью, грозное оружье,
Сокровищем бесценным будет друг,
А золото – лишь тяжестью ненужной,
Когда сумеют сердцем передать
Все то, чего не высказать словами,
Когда узнают, как это – понять,
Что шепчет лес, о чем тоскует камень!
Песнь солнца и песнь звезд сливались в единую, прекрасную мелодию, и перед простыми крестьянами и грубоватыми наемниками, замковыми слугами, и графом этих земель, полуэльфом и рыцарем – перед всеми простиралась во всей своей прекрасной бесконечности истинно добрая и справедливая Вселенная. Закрыв глаза, они видели миры и звезды, вновь и вновь всем сердцем ощущая всю глубину Веры и Любви…