Два лика одиночества.
Шрифт:
Когда набат на лемех перельют,
Когда считать разучатся потери,
Когда любовь, доверье и уют
Войдут в замков не знающие двери,
Когда из прогоревшего угля
Восстанет древо в огненных объятьях, –
Тогда очнется мертвая земля,
Стряхнув оковы древнего проклятья…
Неужели вы не хотите отринуть все, навязанное вам жестокостью созданного вами невольно мира? – вопрошал некто бесконечно добрый и столь же бесконечно строгий. Неужели вы так и останетесь слепыми, не видя ничего, кроме болезненных страстей и горьких обид на незаслуженность бытия? Неужели так и не впустите в себя Понимание и Доброту? Откройте сердца, распахните свои души, и вбирайте в себя все это бесконечное, все это прекрасное, все это… Настоящее!
Последний перезвон струн взмыл к небу, увлекая за собой. Арна на несколько секунд замолчала, вслушиваясь в Эстиса – основная ее надежда была на него – и друзей.
Они верили в нее. Все и каждый. Взгляд Змея, полный веры и чего-то еще, был устремлен к небу – но молодой граф видел в том небе ее, Арну.
Танаа встала и заговорила, одновременно вбирая в себя все это доверие, всю эту Веру и все, что радостно и с любовью отдавали ей друзья.
– Все то, что вы сейчас видите и ощущаете – есть вокруг вас всегда. Просто вы почему-то обычно предпочитаете видеть и верить только в то, что можно потрогать руками – но ведь этим мир не ограничивается! Есть миллионы звезд, и каждая горит ярким серебром, и каждая поет вам – услышьте их! Вы все, каждый из вас – можете это слышать! Это великий дар, дар всем нам – видеть Вселенную во всех ее красках, во всей ее бесконечной красоте и доброте! В каждой травинке и каждом солнечном лучике, в каждом вдохе и каждой улыбке, во всем этом – Любовь Создателя ко всем нам. Боль и страх, что окружают нас порой – лишь отражение Его боли – боли, которую мы причиняем Ему. Но разве это справедливо – платить Ему болью за всю ту Любовь, что он каждый день и час, каждое мгновение и каждую вечность дарит нам? Неужели мы будем столь неблагодарны? Я не верю в это. Я верю в Любовь, величайшую силу и величайшее благословение, дарованное нам. И я люблю вас всех… и чувствую вашу ответную любовь. Каждого из вас. И пусть на долю каждого из нас выпадает немало тяжких испытаний – но ради Него и ради себя мы ведь сможем их выдержать! Если будем вместе – точно сможем! Вы собрались здесь, чтобы обвинить своих братьев в страшных преступлениях – но послушайте свои сердца и подумайте – действительно ли вы считаете их виновными, или же в вас говорит боль потери, которую пришлось испытать в эти страшные времена? Я не буду вызывать свидетелей и задавать вопросы, я не умею этого и не хочу. Я просто призываю вас послушать частицу Создателя, что всегда горит в ваших сердцах, и пусть эта вечная божественная искра Добра и Любви подскажет вам правду, сколь бы непростой она вам не показалась. Я просто прошу вас на одну минуту поверить. Все мы – братья и сестры, все мы – дети Создателя. Вы хотите отомстить за гибель близких – но божественная искра подскажет вам, что никто так не сумеет наказать этих несчастных, как они сами себя каждодневно и ежемоментно наказывают, вынужденные нести тяжкий крест осознания своей вины, пусть даже и сотворили они все свои злодеяния вовсе не по своей воле. Решение за вами, братья. Но знайте – я не позволю кому-либо из вас умереть или убить другого, пока я сама жива. Решите казнить – начните с меня. Я не буду сопротивляться. Потому что я верю им – и верю в вас.
Она умолкла, медленно опускаясь на землю и склоняя голову. Поток доверия и любви, текущий к ней от друзей, многократно усиленный ее собственной верой и любовью, широкой волной накрывал всех присутствующих и возвращался к самой Танаа, отражаясь от самого себя и еще усиливаясь. Когда мощь эманации достигла предела, Арна на миг вобрала ее всю в себя – и уже не замыкая в кольцо, передала каждому.
Сил не осталось даже на то, чтобы вслушаться в окружающее, чтобы понять, получилось ли…
Тем временем Эстис судорожно переводил взгляд с Эркея на старейшин деревень и обратно. Найл что-то напряженно обдумывал, седой Рагадар же пристально смотрел на кузнеца. В его взгляде явственно читался вопрос. Наконец Эркей медленно кивнул. На лице Рагадара отобразилось облегчение. Он бросил пару слов Найлу – тот согласно кивнул. Седой старейшина поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед.
– Мы никогда не сможем забыть смерти наших близких, – негромко начал он. Арна подняла голову и повернулась к Рагадару, напряженно ловя каждое его слово. – Простить – возможно, когда-нибудь сумеем, когда раны затянутся и перестанут кровоточить. Мне известно о желании многих наемников поселиться здесь. Мне известно о желании некоторых из них связать свою жизнь с женщинами из наших семей. Наемники! Те из вас, кто решит остаться – вам придется в течение долгих лет завоевывать наше доверие. На вас будут самые тяжелые работы, и именно вам умирать первыми, если нападет враг. Мы дадим вам шанс искупить содеянное – но не ждите большего. Те же, кто решит уйти – уходите, и никогда более не возвращайтесь сюда! Таково решение старейшин, – он вопросительно посмотрел на Эстиса.
Граф с видимым облегчением выдохнул и встал.
– Я подтверждаю решение уважаемых Рагадара и Найла. У вас есть простой выбор – навсегда покинуть мои земли или же остаться – и верностью и трудом, честностью и добром заслуживать вновь себе право встать наравне с остальными жителями графства. Кто решит уйти – у вас сутки на то, чтобы покинуть мою землю. Слово сказано, слово услышано, – проговорил он старую формулу окончательного решения.
– Слово сказано и слово услышано, – в один голос отозвались все.
Остались одиннадцать человек. Улькар сказал, что уведет остальных на рассвете следующего дня, и наемники отправились собирать немногочисленные пожитки. Северянин же, раздав все необходимые распоряжения и обговорив некоторые детали с Эстисом, быстро оседлал коня и умчался искать Арну, незаметно покинувшую замок сразу после окончания суда.
Он нашел ее только на закате. Танаа сидела на берегу реки, и медленно перебирала струны лютни.
– Арна! – позвал Улькар, осадив коня.
– Здравствуй, – улыбнулась девушка, откладывая инструмент в сторону.
– Я искал тебя. Хотел поговорить. – Он спрыгнул на землю, огляделся, взглядом ища, куда бы привязать лошадь.
– Отпусти ее, она никуда не уйдет, – Арна поднялась на ноги, приблизилась и ласково потрепала лошадь по шее. Кобыла всхрапнула, доверчиво ткнулась носом в плечо. – О чем ты хотел поговорить?
– Поговорить – не самое правильное слово, – произнес наемник, внимательно глядя на Танаа. – Я хотел поблагодарить.
– Не нужно. Я делала это не ради тебя и не ради Эстиса, – серьезно ответила девушка.
– А ради чего? – в голосе северянина слышалось недоумение.
– Ради Вселенной и ради нашего мира. Я стараюсь будить любовь и добро в людских сердцах, и я всегда рада, если удается помочь кому-нибудь. Потому что когда хоть кто-то из нас хоть на миг отринет зло – он тем самым становится ближе к Создателю. И тогда Он радуется и во всей Вселенной становится чуть меньше боли и страха…
– Ты сегодня говорила, что он любит всех, – Улькар внимательно смотрел на девушку. – И меня?
– Конечно.
– Я – наемник, – жестко проговорил он. – Убиваю за деньги тех, на кого покажет заказчик. В молодости я промышлял грабежами. За то время, что мне пришлось пусть не по своей воле, но служить Птице, я убивал детей и насиловал женщин, поджигал дома и смеялся на плачущими стариками. И ты говоришь, что Он – любит меня?
– Да. Своими действиями ты причинял Ему боль – но ты Его дитя, и Он все равно любит тебя. Этот мир – не дуален, он не делится на черное и белое. Только от тебя зависит, к какой стороне склоняться. Ты зачем-то пытаешься очернить себя – но ты честный и благородный человек. Я это знаю… чувствую в тебе. Ты сохранил в себе звездный огонь души – и пока ты продолжаешь хранить это в себе, Он любит тебя.