Два лика пустыни
Шрифт:
Многие гусеницы застыли в странных позах, безвольно повисли на верхушках ветвей. Они мертвы, погибли от какой-то заразной болезни, и тело их под шкуркой превратилось в жидкую коричневую массу. Если выделить микроба, возбудителя болезни гусениц, и опрыскать им саксаул, тогда можно будет предупредить массовое размножение вредителя и предотвратить вред, который наносит саксауловым зарослям армия этих насекомых.
Самцы без устали носятся в воздухе, совершая замысловатые зигзаги. Так труднее попасться птице или хищной мухе-ктырю и легче обнюхивать воздух.
Я замечаю, что все бабочки летят поперек
Временами неуемные летуны падают на землю и, мелко-мелко трепеща крыльями, что-то ищут на ней. Что им там нужно? Их странные супруги должны быть в светлых кокончиках на ветвях саксаула! Неужели самки изменили обычаям, покинули саксауловые кусты и спустились вниз? Надо внимательней присмотреться. Да, на кустах всюду видны только пустые и старые коконы, а свежих нет. Ни одного! Но для того, чтобы узнать, где сейчас находятся самки, надо проследить за бабочками-самцами.
Вот четыре кавалера слетелись вместе под кустиком полыни и, хотя между ними нет и тени враждебности, явно мешают друг другу. Вскоре три бабочки улетают, остается одна. Целый час бабочка не покидает избранного ею места, и за это время она выкопала в земле едва заметную лунку. Скучно наблюдать за нею. День же короток, и так мало времени.
К бабочке-труженице все время подлетают другие. Покрутятся, попробуют нежными ножками рыть холодную землю и исчезают. Что-то тут творится несуразное, какая-то скрыта загадка!
Осторожно прикасаюсь пером авторучки к светлой каемке крыла бабочки и делаю на ней черную меточку. Бабочка так занята, что ничего не замечает. Теперь пусть продолжает свои поиски, я же посмотрю за другими самцами. Нелегко за ними следить, такими быстрыми. Но мне сопутствует удача. Вот самец после сложных пируэтов в воздухе упал на землю, трепеща крылышками, пополз против ветра, закрутился на одном месте в каком-то невероятно быстром танце, потом ринулся в основание кустика полыни и там исчез. Что он сейчас делает? Прошло десяток минут, и бабочка вылетела обратно, взмыла в воздух, исчезла. Под кустом среди мелких соринок ловко спрятан совсем невидимый кокон, и в нем притаился бархатный комочек.
А самец с черной меткой на крылышке все там же, на прежнем месте, и, кроме того, возле него беспрестанно крутятся временные посетители. Вот, кажется, истощилось его терпение. Или, быть может, он убедился, что его труды напрасны, он жертва инстинкта. Бабочка взлетает в воздух и, свернув зигзагом, уносится вдаль.
Но место не остается пустовать. Вскоре находится другой самец и с таким же рвением принимается рыть землю слабыми ножками. И все снова повторяется. Долго ли так будет?
Скоро кончится день. На горизонте заголубели далекие горы Анрахай, застыл воздух, и вся громадная пустыня Джусандала с саксауловыми зарослями затихла, замерла, готовясь к долгой холодной ночи. Разгорается костер.
Самец все еще толчется у ямки. Это уже третий неудачник. Окоченевающий, слабеющий с каждой минутой, он все еще пытается рыть землю. Я осторожно кладу его в коробочку и ковыряю ножом землю. Появляется что-то желтое, и я вижу кокон с бархатистым комочком!
Не было никакой ошибки инстинкта, не обманывало самцов обоняние, не зря они тратили силы, пытаясь проникнуть к бархатистому комочку. Просто тут была какая-то особенная самка, глубоко закопавшаяся в землю. Быть может, она собиралась проспать лишний год? Такие засони часто встречаются среди насекомых пустыни, когда наступает длительная засуха. Возможно, она, эта засуха, изменила поведение бабочек. Их много появилось потому, что от бескормицы погибли наездники — враги гусениц. Им негде было кормиться. Цветов с живительным нектаром не стало. Вот и оказалось, что для некоторых тяжелые годы пустыни выгодны.
Тугаи у реки Или стали необыкновенными. Дождливая весна, обилие влаги — и всюду развилась пышная растительность. Цветет лох, и волнами аромата напоен воздух. Местами фиолетово-алые цветы чингиля закрывают собою зелень листьев. Как костры горят розовые тамариксы. Покрылись белыми цветами изящные дзужгуны. На сыпучих песках красавица песчаная акация, светлая и прозрачная, оделась в темно-фиолетовые, почти черные цветы. Рядом с тугаями пустыня полыхает красными маками, светится солнечной пижмой. Безумолчно поют соловьи, в кустах волнуются за свое еще малое потомство сороки. Биение жизни ощущается в каждой былинке, крошечном насекомом.
Два соседних гнезда муравьев-жнецов враждуют. Если кто попал не на свою территорию, его схватят, замучают, казнят. У входа в каждое гнездо бегает свора воинственных солдат. Они оживлены не в меру, мечутся, с размаху бьют раскрытыми челюстями о землю, обстукивают головой всех встречных, как бы желая убедиться, что это свой, а не чужой, жаждут расправы с чужаками. Возможно, что только одни эти солдаты портят добрососедские отношения, а все остальные ни при чем.
Между тамариксами расположились недалеко друг от друга два гнезда. Раньше в густой растительности их не было видно. Но когда бульдозер провел дорогу, муравьи спешно выправили свои засыпанные гнезда и оказались на виду, на оголенной земле. У одного гнезда муравьи трясутся как в лихорадке, постукивают друг друга головами, передавая сигнал тревоги. На них, оказывается, напали соседи.
Муравьи-хозяева как могут защищаются от налетчиков. Рослые солдаты избрали особенную тактику. Схватив чужака, они оттаскивают его далеко в сторону от муравейника и тогда отпускают. Наверное, так выгодней. В перерывах между схватками солдаты подают сигнал тревоги: мелко вибрируют головой и постукивают ею встречных, бегущих за урожаем или возвращающихся обратно. Но сборщики почти не обращают внимания на воинственных собратьев. Междоусобица их не касается. Инстинкт заготовки урожая выше всего на свете.
Кое-где вояки сцепились друг с другом, грызут за ноги, за усики, за тонкие стебельки, соединяющие грудь с брюшком. Один, уже без брюшка, странный, жалкий, уродливый, теряя равновесие и опрокидываясь, крутится как сумасшедший, посылая удары во все стороны. Мне кажется, он уже не способен различать своих от чужих, им управляет предсмертная агония, злоба на врагов. И вот странно! Ему даже не отвечают, прощают удары. Зачем с ним драться? Участь его предрешена. Скоро он истощит силы и замрет.