Два мира
Шрифт:
Стопроцентное зрение не мой конек: чтобы не чувствовать себя ущербной в кабинете офтальмолога, я заучивала таблицу Сивцева наизусть. Ну эту, где после больших Ш и Б остальные буквы начинают неприлично терять в своём величии. И по закону сохранения энергии: если где-то убыло, значит где-то прибыло: декомпенсация зрительных способностей легла тяжёлым бременем на мой слуховой аппарат.
Раздражает это, надо сказать, чудовищно. Особенно инициативность соседей сверху. Эти тяжёлые во всех смыслах люди почему-то не могут жить, не издавая никаких звуков. То ругаться им приспичит, то чихать, то телевизор смотреть. И всё аккурат после полуночи. Невероятно
Повинуясь личному правилу «не можешь увидеть – услышь», я выхватила из яркого бытия невнятный мужской бас. Интересно, откуда звук? Не кушетка же от одиночества начала бубнить.
Ощущая себя крысой, пленённой мелодией дудочки, я двинулась в направлении неизвестного голоса. По мере движения бас становился всё более различимым. И требовательным. Осторожно косолапя исключительно в направлении прямо, я терялась в догадках: где же в этой белой стене мне удастся обнаружить источник шума?
– Я тебе уже всё сказал, Лёша, или так, или никак!
Левее выбранной траектории я заметила в стене окно. Как и положено всем особо важным окнам, отверстие организовали на уровне солнечного сплетения посетителя. Инстинктивно поклонившись благородной прорези, я чуть не столкнулась лицом к лицу с усатым майором. Офицер, восседавший за лакированным столом, был основательно поглощён текущей работой: одной рукой он пытал шариковую ручку, уже в который раз теряющую сознание от головокружительных мучений, второй прижимал к уху телефонную трубку. Такую, знаете, что кудрявым проводом припаяна к коробке с кнопочками.
– Перезвоню, – Усач недовольно уставился на меня. – Вам чего?
– Проездной на 2 поездки, – манило отозваться, больно уж человек за стеной напоминал кассиршу из метрополитена. Не усами, конечно, а этой своей манерой снисходить до просящего.
– Мне к Бунину, – как-то по-свойски расслабленно бросила я Усачу в окно.
– Это к Васе что ли? – непонятно, кому адресовал свой вопрос майор и задумчиво принялся крутить писчим предметом в воздухе.
– К капитану! И побыстрее!
Усач смерил меня взглядом и отвернулся. Будто ведром презрения окатило. Вот я и не стала объяснять, что не от излишнего хамства, распирающего самодовольное нутро, повысился голос, а от переживаний. В стрессовых ситуациях я безвольно укутываюсь с головой в одеяло внутреннего монолога, однако на малейшие попытки вытянуть меня на свет Божий начинаю грубить и, если повезёт, иронизировать, при этом совершенно не одобряя собственные маневры. Корабль моей уверенности бескомпромиссно идёт ко дну, и тут на палубу выбегает взъерошенный капитан и начинает материться на любого мимо проходящего, пусть и готового помочь. Особенно на идущего помочь.
– Володь, набери Бунину, скажи, к нему пришли, – майор неодобрительно покосился на меня и нехотя добавил: – Девушка.
Сидевший за компьютером в углу комнатёнки молодой – не вижу погоны – парень потянулся к смартфону, не отрывая глаз от монитора:
– А что за девушка?
– Не знаю, – буркнул офицер в усы. – У него и спросишь, – уткнулся в потрёпанную книгу, всем своим видом давая понять, что коммуникация у нас с ним не заладилась.
– Вась, к тебе девушка. Ага. Да. Да. Понял, – тараторил из компьютерных дебрей Володя. – Проходите, второй этаж, лестница справа, комната 209, – отрапортовал, не отлипая от компьютера.
Говорит, как будто печатает.
Чуть помедлив около узников «заоконния», я двинулась по проложенному Володей маршруту.
– Только не упади, – отозвался Внутренний Критик на мою вторую попытку зацепить носком кроссовка помятую ступеньку.
– Да, это было бы лишним. Как и это событие в моей жизни!
Обреч"eнность заботливо обняла меня за ссутулившиеся плечи. Вот, кто никогда не покидает меня в трудные минуты – моя подруга Безнадёга. Перебирая ногами хребет лесенки, я постаралась выпрямиться. Позвоночник ободряюще хрустнул, ознаменовав конец моего путешествия.
Ну и в какой стороне комната 209? Где ты, Бунинская обитель? Скрипящий коридор навязчиво твердил о своей финансовой несостоятельности при каждом моём с ним половом контакте. Второй этаж этой ментадельни визуально соотносился с первым, как любое стихотворение Асадова с рифмами дебютной влюблённости стандартной семиклассницы. Размышляя, почему строительная цивилизация не поднялась выше вестибюля, я цеплялась взглядом за цифровые наименования встречающихся на пути дверей.
206. 207. 208. Я выдохнула. Следующая дверь была приоткрыта. Ноги стали тяжёлыми, как вся моя жизнь, начавшаяся громким выкриком в роддоме. Я абсолютно уверена, что заорала, узнав, что все дальнейшее пребывание вне утробы матери меня реально будут звать «Мася».
То ли жалостливый коридор уснул, то ли я достигла максимальной амортизации благодаря невидимым кандалам, окапканящим мои конечности, но оставшееся расстояние далось мне максимально бесшумно. Контрольный вдох, в голове так не к месту пронеслось «с Богом», и я заглянула внутрь комнаты.
МОЙ МИР. Глава 3
В офисном кресле, запрокинув ноги на стол, улыбался в экран ноутбука молодой человек в штатском. Его интерес к происходящему разделял полицейский, расположившийся на столе спиной ко входу.
– Заходите, Мар-се-ли-на Андреевна, – нарочито аккуратно произнес моё имя мужчина в форме, – Не стесняйтесь.
Эту говорящую спину я узнала по голосу – капитан Бунин! Ледяные мурашки, за секунду оккупировавшие мои плечи, бросились врассыпную по всему телу, преимущественно оседая в прилипших кроссовках.
– Заходите, заходите, – капитан соизволил повернуться ко мне.
Я послушно вступила на Бунинские владения. Парень в штатском изучающе улыбнулся мне из кресла. Чтобы придать себе уверенности, я решила непременно куда-нибудь сесть. И чуть не вскрикнула, неожиданно заметив у стены скрючившуюся на стуле Светку. Как будто кто-то хмельной от февральского мороза сбросил надоевший палантин. Сбросил и ушёл по своим весёлым делам, а подневольный кусок ткани так и остался понуро лежать.
Светка подняла голову и как-то невыносимо трагично посмотрела на меня.
– Хорошо, что не били, – заметил Критик.
Бесцветное лицо подруги, трудно различимое на фоне серой куртки, отражало весь трагизм нашего бытия. Чтобы не расплакаться от ощущения густой, как разваренная овсянка, беспомощности, я перевела взгляд на Бунина.
– Присаживайтесь, Мар-се-ли-на Андреевна, – капитан кивнул на стоящий около него уже кем-то обгрызенный стул.
Когда ты, Бунин, имя-то моё начнёшь нормально выговаривать? Порепетировал бы, что ли. Хоть один, хоть вон – с другом своим. А то каждый раз, как иностранец на застолье со своим «на-здо-ро-вье».