Два огня
Шрифт:
Впрочем, характер у нее остался тем же самым, это было слышно шагов за семь до стойки.
— Евгения, вы накрашены как шлюха — распекала она одну из девушек, очень даже миленькую блондинку, в которой ничего такого я лично не усмотрел. Хотя вгляделся с интересом — Почему вы вообще накрашены, я же сказала — сегодня никакого макияжа? Штраф — минус десять процентов от оклада.
— Как сурово — мне стало жалко девушку, у которой губы уже ходили ходуном — Ну зачем так-то уж?
Спина Ядвиги напряглась. Звучит жутковато — но так оно и было на самом деле. Она мне напомнила тетиву,
— Господин Никифоров — как-то мяукающе произнесла Ядвига — Вам, я погляжу, у ресепшен, как медом намазано?
— Так в большом мире все пути ведут в Рим, а в этом здании — сюда, на ресепшн — по возможности миролюбиво произнес я.
— Пусть ваши пути лежат мимо — не оборачиваясь, посоветовала мне полячка — Это в ваших интересах.
— Да не вопрос — согласился я — Евгения, вы прекрасно выглядите, поверьте. Если тут уж кто-то и похож на… кхм… женщину с не очень хорошим поведением, так уж точно не вы. Вы для этого слишком юны и прекрасны, а нравственное падение — это участь более зрелых женщин. Как правило. Даже если это падение в лужу.
Зачем я это сказал — сам не знаю, куда разумнее было бы просто пройти мимо, как мне и посоветовали. Но так меня выбешивала эта представительница Речи Посполитой своим гонором, так мне жалко девчонок стало…
— Намеки, намеки — женщина наконец-то повернулась ко мне, и я ей поневоле залюбовался. Нет, кто бы что не говорил, — а женщины Польши прекрасны. Эти глаза, эти брови… А если они еще и в гневе — то это можно сравнить с ураганом, который не разбирает дороги и не знает жалости, но вызывает сильнейшие чувства своей мощью и неукратимостью — И все в спину. Вы же только так и умеете, не так ли пан Никифоров?
Последняя фраза была сказана с нарочитым акцентом, видимо для усиления смысла. Впрочем, его-то я, впрочем, и не понял. Ну да, насвинячил я за последний квартал преизрядно, спора нет, но этой-то я где дорогу перешел, чтобы ТАК меня ненавидеть? Может, она на то место, что Вежлева заняла, метила? Или еще что-то я сделал, да сам и не понял, что натворил? А может, в ней течет и татарская кровь, может, она моей бывшей родня? Поляки вроде с татарами дружили… Или наоборот — воевали?
— Не понимаю, о чем вы говорите, пани Ядвига — невозмутимо сообщил ей я — Нет у меня такой привычки.
— У него нет такой привычки! — звонко рассмеялась женщина и тряхнула головой, от чего ее иссиня — черные кудрявые волосы колыхнулись как волна — Вы слышали это? Он так не делает никогда!
— Ничего такого я не говорил — решил я кое-что уточнить — 'Никогда' — это слишком сильное слово, я вообще стараюсь им не пользоваться. Я его не люблю.
— Я погляжу, тебе все слова не слишком подходят — перестала хохотать полячка — 'Люблю' — это слово тоже не из твоего лексикона, оно тебе не идет. Тебе вообще следует молчать, потому что ты не более чем жалкий, мелочный и пакостный червяк, который зачем-то вылез из той кучи дерьма, где просидел до этого всю жизнь. Вернись туда, где твое место и молись, чтобы про тебя забыли те, кому ты принес несчастья этим своим поступком.
— О как — я слегка оторопел. Надо ведь как-то на это все реагировать — а как? Был бы тут мужик — дал бы я ему за такие снизу вверх в челюсть, или в грудину пробил. Но с ней ведь так нельзя, она же — дама? Тут даже вариант 'Сама дура' не пройдет, это и впрямь будет мелочно выглядеть. Да и потом — надо понять, какое такое горе я принес и кому, сдается мне, что это тема такая, очень непростая. Это очень важно, куда важнее, чем равноценный ответ с кучей гадостей — Может, просветите, пока я не уполз в свою кучу — кто это мне так навредить может? И кому я несчастья принес?
Увы, увы — но Ядвига уже взяла себя в руки, это было видно по ее глазам.
— Пошел прочь — бросила она мне, сузив глаза. Было видно, что она уже жалеет об импульсе, который сподвиг ее наговорить мне разного всякого.
Ну, извините, ясновельможная пани, я все-таки вас еще попровоцирую. Из всей местной публики вы, пожалуй, пока сама уязвимая. Хоть правду говорите иногда, остальные меня таким не балуют.
— Желание такой красавицы для меня закон — по возможности сально улыбнулся я и причмокнул губами — Все только для вас.
Если бы в данный момент на нее поставили чайник — возможно, он закипел бы. Скрипнули зубы, сжались кулаки — и ничего. Не бахнуло. Жаль. Стало быть — и вправду, пойду я, здесь пока ловить нечего.
— Удаляюсь, удаляюсь — я изобразил нечто, вроде шарканья ногой и пропел — Ах, пане, панове…
Не знаю, что именно не понравилось гордой полячке — может, факт того, что я своим москальским языком треплю великий речь ее родины, а может, и мои паршивенькие вокальные данные. Ради правды — медведь, который мне наступил на ухо, был большим и злобным. Певца, по крайней мере, он во мне прикончил на корню.
— Такие песни не для тебя… — Ядвига явно собралась выдать еще какую-то замечательную гадость, но тут я машинально поправил волосы, на пальце тускло сверкнул черный камень перстня и этот блеск уловила ехидно улыбающаяся женщина. Врочем, улыбка тут же сползла с ее полных, безукоризненно очерченных губ.
— Даже так — процедила она — Н — да, ты не червяк, погорячилась я. Другое слово тебе подходит, но я, пожалуй, лучше промолчу.
Она повернулась ко мне спиной, и я понял, что этот разговор закончен. Ну и ладно, будут другие дни и другие разговоры. Я подожду. Я терпеливый.
Да и должок за мной остался. Я добро и зло одинаково помню, я уже про это говорил. И красавице этой слова добрые не забуду, отплачу ей при случае той же валютой, возможно даже с процентами.
Если честно — ее слова меня совершенно не задели. Моя профессия такова, что, если на все такое обижаться или пускать подобное в душу, в сердце — кранты тебе. Или сопьешься, или свихнешься.
Недовольных тем, что ты делаешь как журналист, на самом деле не так и много. Но фигня в том, что эти недовольные свои эмоции на тебя выплескивают, а вот те, кто тебя одобряет — нет. Недовольные тебе звонят, пишут и даже приезжают набить морду, а все остальные про тебя даже не помнят. Что не помнят — фамилию и то не знают. Ты для их 'тот чувак, что прикольно написал в газете'.