Два романа об отравителях
Шрифт:
Страхи его оказались напрасными: полиция лишь хотела навести справки об одном студенте. Но некая девушка из пансионата случайно увидела в окно, как он кромсал рюкзак. Однако смертный приговор был ей подписан не сразу. Чтобы спасти положение, был разработан хитрый план: по наущению заговорщиков девушка натворила глупостей и сама оказалась в незавидном положении. Но дело зашло слишком далеко, и в пансионат пригласили меня. Я посоветовал обратиться в полицию. Девушка пришла в отчаяние и во всем созналась. Вернее, не во всем, а лишь в своих прегрешениях. Но, видимо, она пошла к Нигелю и потребовала, чтобы он тоже признался в порче рюкзака и конспектов одной студентки. Ни самому Нигелю, ни его сообщнице не хотелось привлекать внимание к рюкзаку — иначе вся их затея пошла бы прахом. Дело осложнялось и тем, что та девушка, Селия,
— Но наверняка… — нахмурился мистер Эндикотт.
— Нигель полностью порвал со своим прошлым. Его старые приятели могли, конечно, знать, что он носит теперь фамилию Чэпмен, но они понятия не имели, чем он занимается. В пансионате его настоящая фамилия не была известна, но вдруг выяснилось, что Селия знавала его в ранней молодости. Знала она и то, что Валери Хобхауз минимум один раз ездила за границу по фальшивому паспорту. Селия знала слишком много. На следующий вечер Нигель назначил ей свидание и подсыпал в бокал с вином или в чашку кофе морфия. Она умерла во сне, и он постарался, чтобы все смахивало на самоубийство.
Мистер Эндикотт передернулся. Лицо его омрачилось. Он что — то пробормотал вполголоса.
— Но это еще не конец, — сказал Пуаро. — Вскоре при загадочных обстоятельствах умерла владелица ряда студенческих пансионатов и клубов, а потом было совершено третье, самое жестокое и зверское убийство. Патрисия Лейн, которая преданно любила Нигеля и к которой он сам был сильно привязан, невольно вмешалась в его дела и, хуже того, настаивала на его примирении с отцом. Он наплел ей кучу небылиц, но понимал, что она может заупрямиться и написать отцу еще одно письмо — первое он благополучно уничтожил. И вот теперь, друг мой, слово за вами: я думаю, вы раскроете нам секрет, почему он так этого боялся?
Мистер Эндикотт встал, подошел к сейфу, отпер его и вернулся к столу с продолговатым конвертом в руках, сургучная печать на нем была сломана. Он вынул из конверта два листка и протянул их Пуаро.
«Дорогой Эндикотт! Вы прочтете это после моей смерти. Я убедительно прошу Вас разыскать моего сына Нигеля и выяснить, не замешан ли он в каких — нибудь преступных действиях.
То, что я собираюсь Вам рассказать, не знает больше никто. Поведение Нигеля всегда оставляло желать лучшего. Он дважды подделывал мою подпись на чеках. Оба раза я заплатил его долги, однако предупредил, что больше этого не потерплю. В третий раз он подделал подпись своей матери. Она узнала о его махинациях. Он умолял ее ничего мне не говорить. Она не согласилась. Мы с ней не раз говорили о воспитании Нигеля, и она дала ему понять, что не намерена скрывать от меня его проступок. И тогда он дал ей большую дозу снотворного. Однако она успела прийти ко мне и рассказать о чеке. Когда на следующее утро ее нашли мертвой, я знал, кто это сделал.
Я обвинил Нигеля в убийстве и сказал, что собираюсь заявить в полицию. Он слезно умолял меня этого не делать. Как бы Вы поступили на моем месте, Эндикотт? Я не питаю иллюзий насчет сына, я прекрасно знаю ему цену, знаю, что он — опасный человек, безжалостный, бессовестный мерзавец. Ради него я бы и пальцем не пошевелил. Но меня остановила мысль о моей горячо любимой жене. Согласилась бы она отдать его в руки правосудия? Думаю, я не ошибусь, если скажу, что она постаралась бы уберечь его от виселицы. Для нее, как и для меня, было бы страшной трагедией опорочить имя нашей семьи. Но одна мысль не дает мне покоя. Я не верю в перерождение убийцы. Он может совершить новые злодеяния. Не знаю, правильно ли я поступил, но я заключил с сыном договор. Он письменно признался в содеянном, и эта бумага хранится у меня. Я выгнал его из дому и приказал никогда больше не возвращаться. Он должен был начать новую жизнь. Я решил дать ему еще один шанс. Он получил хорошее образование, у него есть все возможности стать хорошим человеком.
Но он должен был вести честную жизнь, в противном случае его показания стали бы известны полиции. Я обезопасил себя, объяснив ему, что моя смерть его не спасет.
Вы — мой самый старинный друг. Я знаю, что моя просьба для Вас тяжкое бремя, но я прошу Вас выполнить ее ради моей покойной жены, которая тоже была Вашим другом! Найдите Нигеля. Если он живет честно, то уничтожьте письмо и его признание. Если же нет — то пусть свершится правосудие!
Искренне любящий Вас
— Ага! — глубоко вздохнул Пуаро. Он развернул второй листок.
«Я, нижеподписавшийся, признаюсь в том, что 18 ноября 19 5… года я убил свою мать, дав ей большую дозу мединала.
Глава 21
— Надеюсь, вы понимаете свое положение, мисс Хобхауз. Я вас уже предупреждал, что…
Валери Хобхауз не дала ему договорить:
— Да — да, я знаю, что мои показания могут быть использованы против меня. Я к этому готова. Вы предъявили мне обвинение в контрабандной торговле. Я не надеюсь, что суд меня оправдает. Мне грозит долгое тюремное заключение. Я знаю и то, что вы обвиняете меня в соучастии в убийстве.
— Однако чистосердечное признание может облегчить вашу участь. Хотя никаких гарантий я вам дать не могу.
— И не надо. Может, лучше уж сразу покончить все счеты с жизнью, чем томиться столько лет в тюрьме. Я хочу сделать заявление. Можете считать меня сообщницей убийцы, но я не убийца. Я никого не пыталась убить, у меня даже в мыслях такого не было. Я не идиотка. Я хочу, чтобы вы знали: Нигель убивал в одиночку. Я не собираюсь расплачиваться за его преступления.
Селия знала слишком много, но я могла бы все утрясти. Нигель не дал мне времени. Он договорился с ней встретиться, обещал признаться в порче рюкзака и конспектов, а потом подсыпал ей в кофе морфий. Еще раньше он стащил ее письмо и вырезал из него фразу, намекающую на самоубийство. Эту бумажку и пустой флакон из — под морфия, который он на самом деле не выкинул, а припрятал, Нигель положил у ее кровати. Теперь мне понятно, что он давно замышлял убить Селию. Потом он признался мне во всем. И я поняла, что должна быть с ним заодно, иначе я тоже пропала.
Примерно то же случилось и с миссис Ник. Он выяснил, что она пьет, испугался, что она проболтается, а поэтому подкараулил ее где — то и подсыпал ей в рюмку яду. Он всячески отпирался, но я знаю, что убийца — он. Потом была Пат. Он пришел ко мне и рассказал о случившемся. Сказал, что я должна сделать, чтобы у нас обоих было прочное алиби. Я тогда уже совершенно запуталась… выхода не было…
Наверное, если бы вы меня не поймали, я уехала бы за границу и начала новую жизнь. Но мне не удалось ускользнуть. И теперь я хочу лишь одного: убедиться, что жестокий, вечно смеющийся мерзавец отправится на виселицу.
Инспектор Шарп глубоко вздохнул. Все складывалось удачно, на редкость удачно, но он был удивлен.
Констебль лизнул карандаш.
— Я не совсем понимаю… — начал Шарп.
Она оборвала его:
— Вам не нужно ничего понимать. У меня есть свои причины так поступить.
Раздался мягкий голос Эркюля Пуаро:
— Из — за миссис Николетис?
Валери прерывисто задышала.
— Ведь она была вашей матерью, да?
— Да, — сказала Валери Хобхауз, — она была моей матерью…
Глава 22
— Я не понимаю, — умоляюще произнес мистер Акибомбо и тревожно посмотрел на своих рыжеволосых собеседников.
Салли Финн увлеклась разговором с Леном Бейтсоном, и Акибомбо с трудом улавливал нить разговора.
— Так кого же, по — твоему, — спросила Салли, — Нигель хотел скомпрометировать: тебя или меня?
— Скорее всего, обоих, — ответил Лен. — Но волосы он, наверное, снял с моей расчески.
— Простите, я не понимаю, — сказал мистер Акибомбо. — Значит, это Нигель прыгал по балконам?
— Нигель прыгуч как кошка. А я бы в жизни не перепрыгнул — вес не тот.
— Тогда примите мой искренний извинения за то, что я незаслуженно подозревал вас.
— Ладно, не переживай, — сказал Лен.
— Но ты, правда, здорово помог, — сказала Салли. — Как ты здорово сообразил про борную кислоту!
Мистер Акибомбо расцвел.
— Да вообще давно стоило понять, что Нигель страдал разными комплексами и…
— Ой, ради бога, не уподобляйся Колину! Нигель мне всегда был глубоко омерзителен, и теперь я наконец понимаю почему. Но ведь правда же, Лен, если бы сэр Артур Стэнли поменьше сентиментальничал и отдал бы Нигеля под суд, жизнь трех людей была бы сейчас спасена? Я не могу избавиться от этой мысли.