Два шага до любви
Шрифт:
— Пишите, — пожала плечиками я, садясь в машину.
Когда мы выехали с проселочной дороги на шоссе, он обогнал мою машину и, на прощание мигнув аварийкой, прибавил скорости и умчался вперед. А я внезапно почувствовала такую вселенскую усталость, как будто вагон картошки одна разгрузила.
Навалились разом все посттравматические реакции, и умученные нервы сдались, да так, что свинцово налились руки-ноги. Пришлось съезжать на обочину, чтобы немного переждать, пережить это состояние.
Нет, работать я сегодня больше не
Посидев пару минут и немного расслабившись, насколько позволяли условия — в машине, на обочине шоссе, — я набрала Олега и перенесла все текущие дела и встречи на завтра, на послеобеденное время, хорошо хоть у меня никаких судебных заседаний на этой неделе нет.
Да, еще одно неотложное дело. И я набрала Игоря. Сил не наскреблось даже на то, чтобы поругаться от души или хотя бы наехать праведным гневом, пришлось ограничиться изложением фактов, не окрашивая речь эмоциями.
— Я ее уволю с волчьим билетом! На хрен! — взорвался Игорь, возмущенный до предела.
— Это ты сам со своими девицами разбирайся: на хрен там или еще куда, но если информация о подобном нашем проколе просочится, сам понимаешь, приятного мало, замнем, конечно, но осадочек-то останется… — устало, пустым голосом напомнила я о возможных последствиях.
Адвокатская контора такого уровня, как наша, обязана быть безупречна и девственно чиста, как королевская невеста в день бракосочетания.
— Что, устала? — участливо поинтересовался он.
— Устала, Игорь, — призналась я и предупредила: — Дома с документами поработаю, появлюсь завтра, после обеда.
— Слава, тебе давно пора в нормальный отпуск, а не в командировках между делами урывками отдыхать, — порадовал он искренней заботой.
— Да какой отпуск, Игорь, — вяло отмахнулась я.
— Нормальный! — с нажимом повторил мой компаньон и уже другим тоном, не менее уставшим, чем у меня, добавил: — Ладно, прикинем потом вместе, что можно с твоим отдыхом придумать, а пока езжай, действительно, домой, отлежись, и на хрен все документы. Просто отдыхай.
Иногда Игорь становился на удивление внимательным и чутким по отношению ко мне. Нет, он такой всегда, только тщательно скрывает эту свою заботу обо мне ото всех, и больше всего — от меня. Так наша жизнь сложилась, но я абсолютно точно знаю, что могу рассчитывать на него в любой, даже в самой беспросветной, безвыходной и распоследней гадской ситуации. Впрочем, как и он на меня.
Как и он на меня! И это самое ценное, что у нас с ним есть!
А все остальное — игры характеров, амбиций и застарелых обид — суть шелуха!
Документы, действительно, на хрен! В полнейшем бессилии я дотащилась из прихожей в гостиную и рухнула на диван, не переодеваясь, скинув только верхнюю одежду и туфли…
И так и лежала, не в силах пошевелиться, не имея никакого желания двигаться, и закрыла глаза после недолгого рассматривания моего идеального натяжного потолка, не обнаружив на нем ни единого пятнышка или хоть чего-нибудь, за что мог бы зацепиться взгляд. Мне не хотелось ни о чем думать и больше всего не хотелось думать о Сергее Константиновиче Берестове. Ни думать, ни вспоминать!
Пусть прошлое останется в прошлом и будет там похоронено и упокоено! Не хочу!!
Но память, растревоженная ошеломившей негаданной встречей, не хотела успокаиваться, и из всех щелей, закоулков и потаенных уголков сознания стали настойчиво лезть воспоминания.
Черт бы тебя побрал, Берестов!!! Вот черт бы тебя побрал!
Господи, как же я его любила!!!
Дурной, бескомпромиссной девичьей любовью! До потрохов! Полностью растворяясь в любимом, забыв о себе, — любила до головокружения!
Сейчас, с высоты своего возраста, опыта и приобретенной благодаря нелегким, а порой и страшным жизненным урокам мудрости, я отчетливо понимаю, что у меня тогдашней не было ни одного шанса избежать такой бурной, всепоглощающей любви к безумно привлекательному благополучному москвичу.
Я всегда была довольно бесшабашной, ни черта не боялась и уж точно выпадала из всех норм и правил поведения. Особенно это касалось правил провинциального городка, в котором родилась и выросла. Не скажу, чтобы это был маленький городишко — вполне приличный, крупный районный центр, но патриархальные нравы и нормы морального поведения там соблюдались с повышенной требовательностью и придирчивостью.
Мои родители относились к рядам местной интеллигенции: мама — преподаватель начальной школы, папа — простой инженер на заводе. Нормальная, обыкновенная семья.
Когда мне было десять лет, папа от нас ушел.
Просто однажды вечером он вернулся с работы, мы поужинали втроем, как было у нас заведено, папа встал из-за стола, поблагодарил маму за ужин и сказал:
— Мне надо собрать мои вещи, я ухожу. — И вышел из кухни.
Это было как гром среди ясного неба! Ладно бы для меня, я, как ребенок, могла быть не посвящена в их с мамой проблемы, но нет! Мама так растерялась, она ничего не понимала — почему, откуда напасть? Ведь ничего не предвещало!
Отец всегда ночевал дома и каждый день приходил с работы в одно и то же время, никогда нигде не задерживался и вел себя как обычно. Как всегда. И ничего такого не происходило: никаких событий, что могли вызвать его раздражение или резкие высказывания, никаких скандалов с мамой или хотя бы неприятных разговоров с предъявлением претензий — ничего, чтобы можно было предположить, что он недоволен семейной жизнью и у него имеется роман на стороне!
Впрочем, мой отец, Виталий Степанович Огнев, всегда был человеком закрытым, замкнутым, малоэмоциональным и малоразговорчивым — эдакая вещь в себе, сухарь педантичный. Я не помню случая, чтобы он обнял меня, поцеловал, как-то по-отцовски приголубил, спросил, как дела, как учеба в школе; иногда меня это сильно задевало, до слез, я же видела, как относятся отцы к моим подругам, как их балуют, любят. И порой мне страстно хотелось, чтобы он так же, как и те папы, меня любил и интересовался мной и моей жизнью, и хвалил за достижения. Но он был скуп на слова и никогда не проявлял чувств ни ко мне, ни к маме.